Анастасия Бароссо - Притяжение страха

Вспомнив поцелуй, Юлия крепко зажмурилась, поднесла ко рту сжатый кулак. Господи, что она опять сделала неправильно?! Что в ней не так?!!

Ко всему прочему тучи, серые, бесконечные, нудные — почти московские, затянули все небо над маленьким городом. Даже в номере было прохладно, а по улицам гонял опавшие цветы, листья и плохо одетых прохожих налетевший с моря штормовой ветер.

Обмотав шею поверх джинсовки вискозной кофтой вместо шарфа, Юлия вышла из отеля.

Итак, что она имеет? Погода испортилась. Море разгуливается в нешуточный шторм — даже здесь слышны грохочущие удары волн о прибрежные скалы. Она болеет. Она думает о Карлосе. Нет! Она влюблена в него по уши. Перед ней открылся внезапно новый, волшебный, обещающий чудеса, нереальный мир. И она сделала так, чтобы дверка захлопнулась перед самым ее носом.

А еще — в комнатке с розовым торшером и дикими картинами на стенах ее уже давно ждет нервный, искореженный, пылкий юноша. То ли сумасшедший, то ли мученик. Который к тому же почему-то решил, что именно она, Юлия, должна спасти его… от чего? Этого он, похоже, и сам не знал.

Зато она знала. Знала точно, и от этой точности становилось стыдно — с Антонио ей дискомфортно. Просто потому, что он с какой-то необъяснимой, удвоенной силой пробуждает в ней старые, ненужные инстинкты. Сострадание. Жалость. Самопожертвование. Спасение несчастных… К тому же от него исходят опасность и горе. Совсем не то, что Карлос. Карлос, который заставляет стремиться к себе как к высшему, лучшему, непревзойденному удовольствию! Удовольствию быть собой. Быть плохой. И от этого — быть счастливой.

Она почти силой заставила себя подойти к «Трамонтане». Слава богу, даже заглядывать, туда не пришлось. Заметив ее сквозь прозрачные двери, Хуан сам быстро вышел ей навстречу.

— Антонио все еще у вас? — спросила Юлия, плотнее кутая горло от пронизывающего ветра.

— Да. Ему лучше. Мама умеет выводить людей из таких состояний.

Юлия не стала уточнять, откуда у Моники подобные умения. Может, в молодости она работала медсестрой?

— Спасибо, — просто сказала Юлия, понимая, что так, как нужно было бы, она все равно не имеет возможности их отблагодарить.

В аптеке на углу, они с Хуаном купили все необходимое для улучшения ее, Юлиного, состояния, Пенталгин, спрей для носа, какую-то микстуру, пакетики с порошками.

— Он ждет вас, — сообщил Хуан, прежде чем снова скрыться в дверях «Трамонтаны», — он ждал вас весь вчерашний день. Где вы были?

— Я… болела. То есть — лечилась.

— Понятно, — покорно кивнул Хуан и быстро отвел выпуклые глаза, — вот, возьмите. Вам это, наверное, пригодится.

Заляпанные двери закрылись. Юлия взглянула на темно-зеленую потрепанную обложку книги, которую Хуан торопливо сунул ей в руки. Это был пухлый, подробный русско-испанский разговорник.

По небу неслись угольно-серые облака, матовые и пушистые, словно растушеванные по хорошей бумаге мягким простым карандашом.

Глубоко вдохнув морской свежести, пропитавшей переулок, Юлия закашлялась. Убрала разговорник в пакет с лекарствами. И спешно направилась в сторону дома сеньора Мигеля.

Серая акварельная морось за окном напитала уютную гостиную матовой строгостью тумана, как на полотнах старых голландцев. Это помогает быть собранной, не отвлекаться на мелочи и ненужные эмоции.

Несколько минут проходят в тишине. После чего Юлия, коверкая незнакомый язык, читает по бумажке выписанные испанские слова:

— Ti… Puecles… No utilizar narcyticos? Cymo eres serio en esto?24 — она смотрит на него строго, даже сурово. — Cymo eres… serio en esto?[24]

Раскрытый разговорник лежит между ними на диване, как единственное препятствие, способное остановить Антонио, вознамерившегося задушить ее в объятиях, как только она вошла в мрачно освещенную грозовым небом гостиную.

— Я… могу… все…

Антонио кладет книжку обратно на беленое полотно покрывала между ними. Он расцветает белозубой улыбкой, право, как у ребенка. У довольного ребенка, перед которым открыт весь мир. Не скажешь даже, что еще позавчера он загибался, пугая окружающих мертвенным видом. Темные пряди от влажности завились в крутые кудри, и от этого он выглядит еще моложе… И длинные руки все-таки обвивают ее талию, согревая и баюкая. Юлия невольно отмечает, как становится тепло и уютно. И даже спина почти не болит, когда он большой ладонью проводит по ней вверх-вниз, словно успокаивая встревоженное животное.

— Значит, так… — она опять берется за словарик. — Acaba con este. Es necesario vivir. Rendirse puede cada uno… El tonto.[25]

— Xa-xa-xa!!

Он заливается счастливым смехом. Вероятно, последнее слово слишком смешно прозвучало в ее произношении. Впрочем, он коверкает русский не хуже, чем она испанский.

— Ahora… Mi… No no se rendird… Yo tengo un angel…[26]

Он нежно целует ее в родинку над левой бровью. Почему она невольно морщится? Слишком слащавая ситуация? Или он перестал ей нравиться? Да нет, не то… Просто, придавило спину неподъемным камнем совершенно ненужной, ненавистной тяжести. Избавьте, ради бога, от этой ответственности! Что это значит — «теперь не собираюсь»?! А не теперь?

— Ahora, у nunca![27] — Приказывает Юлия, с трудом найдя среди разбегающихся строк нужные слова. С трудом, потому что трудно смотреть в словарик, ощущая на себе упругую тяжесть жадного молодого тела. Он мгновенно соглашается с приказом. Похоже, он на все согласен, ну, что ты будешь делать… она тоже… яркие губы опускаются к ней все ближе. И тогда, она вспоминает другое лицо. И другие губы. Не такие горячие, не такие жадные, не такие взволнованные…

— Пусти… подожди… стоп!

Юлия выскальзывает из его рук. Он так расстроен, Боже… что ей приходится тут же изобразить роскошную пантомиму. Мол, так болит горло и все остальное, что просто сил нет. Что она сейчас ну ни на что не способна. И ему ничего не остается, как кивнуть, сочувственно сдвинув темные брови.

— Учи русский язык! — отдает она очередной приказ, выбегая из комнаты.

На маленькой кухне уже по-хозяйски Юлия готовит себе и ему чай с жасмином. А потом, пьет все подряд купленные с Хуаном лекарства, мешая микстуру с порошками. Все это время, Антонио послушно ищет в разговорнике русские слова, соответствующие его чувствам. И произносит их по очереди, с чудовищно смешным акцентом, хриплым мальчишеским голосом.

— Nadezhda… La Felicidad… Liubov… El Salvamiento… La Gratitud…[28]

По-видимому, все это имена Юлии. Потому что, произнося каждое из этих слов в именительном падеже, он неизменно показывает пальцем на нее. Точнее, на ее грудь в распахнутой джинсовке, которую он все же успел расстегнуть.