Анджей Ваевский - Сноходец

— Не верь мне, спроси его сам. Но мне незачем тебя обманывать, — ответил ветер и улетел, оставляя Крылатого в полном недоумении.

Сон так и не пришел в эту ночь к Крылатому, оставляя его мучиться в сомнениях, и когда Ангел прилетел на рассвете, ему был передан разговор с ветром.

— Это просто игра, — ответил Ангел.

— А как же я? Я ведь тебе поверил, — Крылатый был совсем растерян.

— Ну и что? Это ведь просто игра. Верь мне, — казалось, Ангел даже не чувствовал своей вины.

— Ты предал меня, я больше не могу тебе верить, — и только Крылатый это сказал, как ещё одна иллюзия отступила, и сломанные крылья безвольно повисли за спиной. Он охнул от боли и уселся на край утёса, почти рухнув без сил от обиды и ощущения потери.

— Но это же просто игра! Как ты не понимаешь! — Ангел пытался что-то говорить, но Крылатый уже не слышал его, оглушённый новой болью.

Ветер прилетел и тихонько присел в сторонке. Ему было искренне жаль друга, но помочь ему он не мог. Ведь он всего лишь ветер.

Ангел не оставлял попыток достучаться до Крылатого, но тот уже совсем его не слышал, погружённый в свою боль.

— Прыгни с утёса, — послышался насмешливый голос. — Не можешь летать, так хоть умри красиво.

Крылатый вынырнул из своей боли и уставился на сказавшего такие страшные слова. В нескольких метрах над пропастью завис Демон. Опасный и притягательный в своей порочности. Серебристо-серые крылья распластались в потоках воздуха, Демон парил прямо перед Крылатым.

— Ну, чего ты ждёшь? Прыгай, — провоцировал Демон.

— Я не отдам тебе его, — послышался вновь голос Ангела.

— Он не принадлежит тебе, — Демон откровенно смеялся.

— Я буду сражаться за него до конца, — звенел голос Ангела.

— Ты глупец, он всегда был моим, хоть и не знал этого…

Спор между Демоном и Ангелом. Постепенно к нему добавился тихий голос ветра, который пытался сказать о том, что Крылатый должен сам решать, но его никто не слышал.

Крылатый же вовсе никого не слышал. Он поднялся во весь рост, расправил плечи и… прыгнул с утёса, падая в бездну, пытаясь взмахнуть сломанными крыльями хотя бы в последний раз.

"Вот и всё", — подумал Крылатый, готовясь принять смерть, разбившись о камни на дне пропасти.

Но вдруг заботливые руки подхватили его, поднимая в небо.

— Глупый, неужели ты думал, что я позволю тебе умереть? — шептал Демон, исступлённо целуя лицо Крылатого. — Я не буду с тобой играть, потому что люблю тебя, а любовь — это не игра, — от этих слов живой огонь побежал по сломанным крыльям, вновь наполняя их жарким пламенем, по-настоящему врачуя и исцеляя. Избавляя от боли.

— Любишь? А что это такое?

— Я покажу тебе, и ты сам всё поймёшь.

Он не просил верить и ничего не обещал. Демон просто вернул ему крылья, ничего не прося взамен.

— И что случилось дальше? — сноходец пододвинул чашку чая рассказчику.

— Да ничего. Не лучше он и не хуже. Такой же игрок и врун. С тех пор я зарекся общаться со всякими "высокими", — спокойно ответил Крылатый.

— Поэтому ты один?

— Я с тобой. Но, знаешь, добрые ангелы не в силах запретить тебе стать тем, кем хочешь. Даже если это считается падением. Да и не добрые они совсем.

Ежик

Новогодняя ночь получилась веселой, многолюдной и без лишних потрясений. Было в этом что-то от питерских квартирников, потому, наверное, так и понравилось Яринке. А потом было утро второго января, и вроде как пора ехать домой и отсыпаться после шумного веселья. Только девушке вовсе не хотелось к Аленке: там наверняка народу много, отдохнуть не получится.

— Поехали ко мне, — предложил Ежик, которого вообще-то звали Алексеем, но вряд ли об этом кто-то помнил.

— Ты, что, один живешь?

— Не-а, с родителями, но комната отдельная.

— А они ничего не скажут?

— Ир, ты меня поражаешь. Мне двадцать шесть лет, я вообще-то взрослый мальчик. Что мне могут сказать родители?

— Ну… мало ли.

— Не волнуйся, все нормально. Девушек я к себе вожу не часто, но родители давно смирились с тем, что такое иногда происходит. Поехали, хоть выспишься нормально.

Она поехала. С одной стороны, вроде и боязно чужих родителей, с другой же — в их присутствии точно ничего, усложняющего жизнь, не произойдет. И не прогадала. Двое суток тишины и спокойствия. Какого-то забытого домашнего умиротворения. Родители Ежика оказались очень милыми, спокойными пожилым людьми. Очень приветливыми и доброжелательными. Из-за этого где-то в груди больно кололо, что у нее, Яринки, нет такой семьи. Обычной нормальной семьи, где мать может пожурить сына, что тому давно пора жениться, а он и ухом не поведет, может пожаловаться на замужнюю дочь, что заглядывает редко, посетовать на жизнь и политику. Ничего необычного, нормальная спокойная семья со своими житейскими неурядицами. И все же есть какая-то теплота, забота друг о друге. А что есть у нее, Яринки? Ничего… пустота и украденная Марией дочь. И лишь призрачная надежда, что когда-то всё будет иначе.

К концу января Яринка заболела. Началось все вроде как с простуды, а потом повторилась история с разрывом сосудов. Девушка кое-как справлялась с недомоганием, выкарабкиваясь собственными силами, полагаясь лишь на неиссякаемый запас желания жить и на те немногие лекарства, на которые удавалось наскрести денег. Юрка Ворона рычал на всех, кто приходил к Яринке.

— Что вы приходите? Что вы смотрите? Идиоты, не видите, что она умрет, если ее не лечить? Вон все пошли, влюбленные, мать вашу! Гормоны играют, а не любовь.

Сорокалетний мужчина злился, вышвыривая всех. Бегал по знакомым врачам, выискивал рецепты со скидкой, тратил собственные, тяжким трудом заработанные деньги, чтобы хоть немного поправить здоровье девочки, к которой успел прикипеть душой, едва ли не как к собственной дочери. Однажды в гости заглянул Ежик.

— Сильно болеет?

— Да в гроб краше кладут. А эти… мудаки… ходят толпами, сочувствуют. Нет, я понимаю, мелкие они. Так хоть бы покой дали. Ей тишина нужна, спокойствие. Так нет же, каждый придет и дергает, внимания хочет. Ей спать нужно, а они не дают. Устал я с ними воевать.

— Я приеду завтра, — сказал Ежик на жалобы Вороны и ушел.

Он приехал на следующий день с большой сумкой и другом. Без лишних слов побросал вещи Яринки в сумку, отдал ее другу. Сам одел девушку и, несмотря на протесты той, взял на руки и вынес из квартиры.

— У меня ей будет лучше, да и с лекарствами проще, — объяснил Ежик Юрке и увез Яринку.

У Яринки не осталось сил на то, чтобы задавать вопросы. Она проболела три месяца, продержалась на домашнем лечении, но в итоге в конце весны девушку увезла скорая. Ежик влез в долги на работе, взяв авансом зарплату за три месяца, но все же оплатил лечение Яринки. Из больницы девушка вернулась, шатаясь от ветра. Она похудела, осунулась, неизвестно, чем еще жизнь держалась. Казалось, тело просвечивает насквозь. И все ж она выжила, болезнь отступила. В тихом уюте оболонской квартиры девушка быстро пошла на поправку, и не успели Ежик и его родители опомниться, как в доме появилась не болезненная хрупкая девочка, но женщина, взявшая ведение домашнего хозяйства в свои руки, тем самым хоть частично оправдывая свое пребывание здесь.