Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)

Они шли довольно быстро, но Верн просчитался из-за впадин. Линия хребта вела не к плато утеса, а уводила дальше на запад. До вершины можно было добраться только по опасному пути внизу, который вел зигзагами к внешней стороне утеса. Эхо не понравилась бы такая высота – утес, казалось, достигал порядка двухсот пятидесяти футов в высоту. Она могла начать решительно сопротивляться тому, что ее поднимают, но у них не было другого выбора.

Тем не менее утес оказался круче, чем он предполагал, и забираться на него было труднее. Эхо не извивалась и не протестовала, но отказалась идти и стала для них тяжелой ношей. Тем временем уже холодало и день переходил в сумерки, а они прошли лишь половину пути. Когда они остановились отдохнуть, Верн не мог решить – продолжать путь или вернуться назад и найти место для ночлега.

Затем, когда древняя тропинка стала подниматься выше, в стене утеса открылось отверстие – пещера, незаметная снизу из-за выступа, скрывающего ее из виду. Верн дал знак, чтобы мама и Эхо остались на тропинке, а сам вместе с Куинни пошел в сторону пещеры. Собака обнюхала вход, но не учуяла ничего, что заставило бы ее заволноваться. Верн позволил ей войти первой. Чего им действительно стоило бояться, так это логова гремучей змеи. Некоторые пещеры в этих горах кишели сотнями змей, которые извивались среди скал и растягивались на выступах. Но Куинни, войдя в пещеру, не стала поднимать лай. Через несколько минут она вышла, лукаво глянула на Верна, и он прошел за ней внутрь.

Пещера была искусственной, как и тропинка, вырезанная во внешней стороне утеса. Должно быть, Чероки приберегли это место, чтобы скрываться от жестоких солдат, которые гнали их народ на запад. В этих местах было много тайников вроде этого – подвальные ямы, вырытые в лесу, просторные закутки, вклиненные в колючие заросли ежевики. В одном из последних Верн нашел кремниевый топор, а поиски в других местах принесли ему много осколков горшков.

Но никаких Чероки в пещере не оказалось, а из посуды здесь был лишь оловянный кувшин, который валялся в пыли. Вокруг было разбросано восемь скелетов. Три из них принадлежали детям, а остальные, судя по размеру и строению, взрослым разного возраста. Одежда сгнила, но остатки туфлей и ботинок болтались на костях взрослых. У двух скелетов были переплетены кости верхней части тела, будто эта пара умерла в объятиях друг друга.

Вероятно, так и было. Верн представил, как сюда пришла семья или группа беглецов из какого-нибудь разрозненного поселения. Тогда ими двигала вера и решимость. Верн подумал, что они убили себя. В пыли перед ним лежал оловянный кувшин с ядом, который они передавали друг другу. Эти люди решили, что легче и благороднее умереть самим, чем предаться хладнокровной, методичной и мучительной смерти, которую собирались устроить им Старцы, – или стать жертвами отвратительных вязких шогготов.

Это было печальное зрелище, и какое-то время Верна занимала лишь эта мрачная мысль. В глубине пещеры имелось укромное место – небольшое, но достаточно просторное, чтобы сложить туда кости, что Верн и сделал. Он перенес их как мог бережно и осторожно. Сложил их все в одно место и старательно засыпал пылью. Это было печальное занятие, но не худшее из всех, что ему выпадали.

Верн чувствовал, что ему нужно сказать какие-то подходящие слова над этими жалкими останками, но ему в голову пришла лишь одна избитая фраза, и он промямлил ее, стоя над костями и посыпая их последней горсткой пыли:

– Покойтесь с миром.

Что ж, они приняли решение поступить именно так, а теперь обрели покой. Задачей Верна было убедиться, что они не потревожат Эхо. Если ее напугают зубастые улыбки и впадины глаз, она может кричать несколько минут, а потом еще несколько часов стонать, раскачиваясь вперед-назад в маминых объятиях. И не сможет рассказать ни о блестящей стене, ни о чем-либо другом. Верн убрал все следы, которые заметил сам. Он предупредит маму, чтобы та держала Эхо подальше от задней части пещеры.

К ужину у них осталось лишь немного воды, которой едва хватило, чтобы запить еду. Этого было недостаточно, чтобы утолить жажду Эхо, отчего она стала жаловаться, ныть и извиваться, рискуя порвать свое самодельное платье. Наконец, маме удалось ее успокоить, напев придуманную колыбельную. Куинни получила всего одну полоску сушеного мяса и осталась без воды. Сил у нее было все меньше.

Верн с мамой тоже хотели есть и пить. К чему бы они ни пришли завтра на плато, нужно было найти еду и воду. Сколько отсюда могло быть до блестящей стены из видения Эхо? Без пополнения запасов они смогут продержаться всего несколько часов. А когда их скудная провизия закончится, они разделят судьбу предыдущих жителей этой пещеры, но это будет еще мучительнее.

Если только они не прыгнут.

Верн размышлял о тех несчастных людях. Что было последней каплей, которая убедила их убить себя? Может, пронзительный крик шогготов, этот «Текели-ли», доносящийся с воды?

Он не смог представить, как эти аморфные, шаровидные существа забираются на утес. Возможно, эти люди услышали звук сверху, с вершины утеса, куда собираются дойти Верн с мамой, Эхо и Куинни. Глядя снизу, казалось, что на этом участке совсем не росло деревьев, поэтому беглецы не могли там укрыться.

Лучше всего было бы разведать это место с первыми лучами солнца. Верн не знал, хватит ли ему сил, чтобы подняться по крутой тропе, осмотреться, а затем вернуться в пещеру за остальными. Ему придется решать это утром. Возможно, после сна он восстановит силы.

Эхо все еще отдыхала на руках у мамы. Ее глаза были закрыты, и казалось, она слушала, хотя мама уже перестала петь колыбельную. Верн подкрался к ним и прошептал: «Блестящая стена, блестящая стена», – хотя и понимал, что Эхо была слишком уставшей и сонной, чтобы разговаривать.

Но она ответила, пусть и простым повторением его фразы с его же интонацией:

– Блестящая стена.

Затем она замолчала и мило улыбнулась. Верна это удивило и восхитило, будто он увидел радугу, – Эхо улыбалась очень редко, практически никогда.

А потом, прежде чем он смог продолжить, она уснула, и мама опустила ее на пол пещеры, а сама расположилась рядом. Куинни спала, как всегда положив голову на вытянутые лапы, и только Верн не спал.

Но вскоре и он уснул.

Скелеты подползали к ним, разумеется, стуча костями в этой изматывающей темноте, в которой мерцали и светили их противные вечные улыбки. Верн пытался избавиться от этого сна и спать спокойно, но он не отпускал его, а эти отвратительные образы и звуки казались еще более живыми, пока Верн не проснулся, вздрогнув, и тут же глянул на маму и Эхо, чтобы убедиться, что с ними все в порядке.