Гильермо дель Торо - Штамм. Закат
Отчаянный толчок рукой, еще один – крышка отодвинулась и свалилась рядом с гробом.
В полоумном состоянии, трясясь от усталости, Сетракян выбрался из гроба. Вьюк, который он оставил здесь, исчез, а вместе с ним – запас питья и еды. Изнемогая от жажды, с пересохшим горлом и спекшимися губами, он вышел из замка на спасительный свет дня. Небо было затянуто тучами. Аврааму показалось, что с момента его прихода в замок прошли годы.
У начала тропы, ведущей от крепости, валялась зарезанная лошадь с выпущенными кишками. Труп животного был холодный.
Из последних сил Сетракян поспешил в деревню, лежавшую у подножия холма, и тут над ним разверзлось небо: пошел проливной дождь. Один крестьянин – тот самый, кого Сетракян поприветствовал кивком на пути к замку, – сторговал ему за разбитые и остановившиеся часы немного воды и твердокаменных сухарей. Отчаянно жестикулируя, Сетракян вызнал у крестьянина, что, пока он был в подземелье, солнце три раза закатилось и три раза взошло.
Долго ли, коротко ли, Сетракян вернулся в домик, снятый им несколько дней назад, однако Мириам не нашел. Ни записки, ни какого-либо знака, предназначавшегося для него, ничего… На Мириам это было совсем не похоже. Сетракян постучался в соседний дом, затем в другой – на противоположной стороне улочки. Наконец какой-то мужчина открыл ему дверь – точнее, приоткрыл, так что разговаривать можно было только через узкую щель.
Нет, он не видел его жены, сказал мужчина на ломаном греческом.
Сетракян разглядел, что за спиной мужчины прячется женщина – испуганная и съеженная. «Произошло что-то неладное?» – спросил Сетракян.
Мужчина, как мог, объяснил, что накануне вечером в деревне исчезли двое детей. Подозревают, что это дело рук колдуньи.
Сетракян вернулся в снятый домик, тяжело опустился на стул, обхватил голову окровавленными изувеченными руками и стал ждать прихода ночи – того темного часа, когда должна была вернуться его любимая жена.
Она вышла к нему из пелены дождя – на своих ногах, без костылей, которые помогали Мириам всю человеческую жизнь. Ее мокрые волосы висели косматыми прядями, ее плоть была белой и склизкой, ее одежда – пропитана грязью. Она вышла к Аврааму с высоко поднятой головой – на манер светской дамы, готовой поприветствовать новичка, удостоившегося войти в круг избранных. По бокам от нее стояли двое деревенских детей, которых она обратила, – мальчик и девочка, все еще хворые после трансформации.
Ноги Мириам были теперь прямые и очень темные. В нижних частях ее конечностей собралась кровь, поэтому ладони и ступни совсем почернели. Куда делась ее робкая, неуверенная походка? Куда делась болезненная поступь, изнурявшая Мириам настолько, что Сетракян каждый вечер выбивался из сил, лишь бы облегчить ее страдания?
Как быстро – и как всецело! – она изменилась. Превратилась из любви всей его жизни в эту безумную грязную тварь с пылающими глазами. Стала стригоем с особым вкусом к детям – детям, которых в человеческой жизни ей не дано было выносить.
Сотрясаясь от беззвучных рыданий, Сетракян медленно встал со стула. Какая-то часть его существа взывала: пусть все будет как есть! Иди с ней, иди с ней куда угодно, хотя бы даже и в ад. Отдайся вампиризму в отчаянии своем и боли своей.
Но он все же истребил ее – с великой любовью и в великих слезах. Детей он тоже порубил – без всякого сожаления к их порченым телам. Но Мириам – это было совсем другое. Авраам вознамерился сохранить для себя хотя бы частичку бывшей жены.
Даже если человек сознает, что творит безумие, от этого не становится легче: безумие остается безумием. А то, что сотворил Сетракян, было более чем безумно: он вырезал из груди своей жены пораженное сердце и законсервировал чумной орган – по-прежнему пульсирующий, движимый голодной страстью кровяного червя – в банке для засолки огурцов.
«Сама жизнь – безумие, – подумал Сетракян, когда с кровавой резней было покончено и он смог бросить последний взгляд на комнату, в которой вершил свое страшное дело. – Как и любовь».
Флэтлендс
Проведя наедине с сердцем покойной жены последние секунды, Сетракян тихо произнес одну фразу (Фет едва услышал ее, а услышав, не понял): «Прости меня, любимейшая моя», – после чего принялся за работу.
Он рассек сердце не серебряным лезвием, что было бы губительно для червя, а ножом из нержавеющей стали. Сетракян снял слой ткани, потом еще один и еще… паразит не появлялся. Тогда Сетракян поднес сердце к одной из ультрафиолетовых ламп, расставленных по периметру стола, – только после этого капиллярный червь вырвался, скорее, даже выстрелил из рассеченного органа. Розоватый, довольно крупный – толще пряди из нескольких волос, – веретенообразный, прыткий, он первым делом устремился к скрюченным пальцам, державшим черенок ножа. Однако Сетракян давно был готов к этому. Червь не достиг цели, шлепнулся на стол и, извиваясь, пополз к его центру. Сетракян полоснул червя ножом, разделив на две половинки, а Фет поймал эти половинки, прикрыв каждую большим питьевым стаканом.
Черви тут же начали регенерироваться, одновременно исследуя прозрачные границы их новых клеток.
Покончив с этой операцией, Сетракян приступил к подготовке эксперимента. Фет уселся поодаль на стул и стал наблюдать, как черви, гонимые кровяным голодом, бьются о стекло внутри стаканов. Василий помнил о предупреждении, высказанном Сетракяном Эфу, когда речь зашла об уничтожении Келли:
«Освобождая любимого вами человека, вы… вы сами в какой-то степени становитесь обращенным. Вы восстаете против всего человеческого, что в вас есть. Это деяние изменяет человека навсегда».
Василий помнил и слова Норы о том, что подлинная жертва нынешней чумы – это любовь и она же – причина нашего окончательного краха:
«Немертвые приходят за своими любимыми. Любовь человеческая извращается: она становится чисто вампирской потребностью».
– Почему они не убили вас в тех подземных коридорах? – спросил Фет. – Раз это была ловушка?
Сетракян оторвал взгляд от хитроумного устройства, над которым трудился, и посмотрел на Фета.
– Поверите или нет, но уже тогда они боялись меня. Я был все еще во цвете лет, полон жизни, силен. Вампиры и впрямь садисты, но вам следует помнить, что их численность тогда была совсем невелика. Самосохранение представляло для вампиров задачу первостепенной важности. Необузданная экспансия их вида была фактически табуирована. И все же они очень хотели уязвить меня. И уязвили-таки…
– Они до сих пор боятся вас, – сказал Фет.
– Не меня. Их пугает только то, что я воплощаю. То, что я знаю. Да и, по правде говоря, как один старик может справиться с целой ордой вампиров?
Фет не проникся смирением Сетракяна, ни на секунду не поверил в это самоуничижение.
– Я думаю, – снова заговорил старый профессор, – тот факт, что мы не сдаемся, сама идея, что человеческий дух остается не сломленным перед лицом абсолютного зла, сильно озадачивают их. Они надменны и высокомерны. Само их происхождение – если таковое подтвердится – свидетельствует об этом.
– И каково же в таком случае их происхождение?
– Едва заполучим книгу… как только я буду полностью уверен… я расскажу вам.
Звук радиоприемника начал слабеть, и первой мыслью Фета было, что все дело в его поврежденном ухе. Он встал и покрутил рукоятку походной динамо машины, чтобы восстановить питание, – приемник работал. Человеческие голоса почти исчезли из эфира – их вытеснили мощные помехи и возникающие время от времени пронзительные завывания высоких тонов. Однако некая коммерческая спортивная станция каким-то образом сохранила свои вещательные возможности, и хотя все дикторские таланты явно покинули студию, а может, не только студию, но и этот мир, один продюсер все же остался. Именно он сидел у микрофона и, поменяв формат вещания – станция перешла с обычной спортивной болтовни «Янкиз-Метс-Джайентс-Джетс-Рейнджерс-Никс»[34] на новостной режим, – передавал сообщения, выуженные из Интернета или почерпнутые из случайных звонков слушателей.
– …Национальный веб-сайт ФБР сообщает, что после инцидента в Бруклине федеральная полиция арестовала доктора Эфраима Гудвезера. Речь идет о бывшем служащем ЦКПЗ, который выложил в Интернет то самое первое видео – помните? Там еще был парень в сарае, посаженный на цепь, как собака. Помните? Тогда все эти демонические дела казались чистой истерикой или же просто сильно надуманными. Да, хорошие были времена. Как бы то ни было, веб-сайт сообщает, что его арестовали по обвинению… что-что?.. в покушении на убийство? Боже правый! Только мы подумали, что могли бы получить какие-то реальные ответы… Я хочу сказать: ведь этот парень, если память мне не изменяет, с самого начала находился буквально в центре событий. Он первым вошел в тот самолет, рейс семьсот пятьдесят три. И его разыскивали в связи с убийством человека, который тоже входил в ту первую группу реагирования, человека, работавшего на Гудвезера, кажется, его звали Джим Кент. В общем, ясно: вокруг этого парня что-то происходит. Вот вам мое мнение: я думаю, они хотят «заосвальдировать» его, если вы понимаете, о чем я. Поступить с ним так же, как когда-то поступили с Ли Харви Освальдом.[35] Две пули в живот, и парень умолкнет навсегда. Вот вам еще один кусочек этой гигантской головоломки, которую, как мне кажется, никто не в состоянии сложить в цельную картину. Если у кого-либо из вас, там, в мире, есть мысли на этот счет, идеи или теории, и если ваш телефон все еще работает, – быстро звоните сюда, по горячей спортивной линии…
