Николай Берг - Мы из Кронштадта. Подотдел очистки коммунхоза

Ильяс и Вовка пеленают плененную Блондинку. Подходим к ним поближе. Как раз прилаживают какой-то не то колпак, не то намордник, а может просто помятое ведро на башку Блондинки. Морф встает.

– Успех. Поздравления – говорю ему.

Он в ответ молчит.

Ну и ладно, мы не гордые.

Спеленутую словно египетская мумия морфиню тянем к катеру. Морф не прощаясь исчезает в каютке.

– Воду открытую не любит – извиняется за него мичман и уходит следом. Смотрю на майора. Брысь пожимает плечами и я остаюсь на палубе.

– Значится для всех присутствующих докладаю – говорит он чуть позже – про сегодняшнюю операцию не трепаться зря. Званцев, тебе особенно напоминаю – чтоб ни арий ни легенд, ни былин.

– Товарищ майор – обиженно начинает Рукокрыл, но Брысь обрезает его: «Разговорчики в строю! Так вот – искали долго, потом нашли и обезвредили. Тушку передали по принадлежности в некролабораторию. Все. И без красочных деталей. Рутина, занудство, обычная тяжелая работа. Ни нам ни лаборатории не нужно, чтоб конкурирующая команда за своего полезла мстить. Да и мареманам знать не надо, тоже чтоб не вписывались за своего двухсотого. Все отработали – и забыли. И хвастовство разводить не надо, не стоит дразнить гусей. Ясно? Вопросы есть?».

Вопросов нет.

Остается странное чувство – вроде как можно праздновать победу. Но почему-то не тянет. Всякий раз, как постоишь рядом с Мутабором чувствуешь себя паршиво, и я даже себе не могу объяснить почему. Странная смесь ощущений – и задавленный животный страх, и ощущение чего-то чудовищно неправильного, абсолютно противоестественного и жалость сродни той, которую всякий нормальный человек испытывает к безнадежному калеке. И все это как-то смешано неверно, как в неумелом коктейле дурака-бармена. И несочетаемо и на вкус отвратительно, но идет все одним комплектом.

Ребята готовятся еще порыскать по территории – по имеющимся данным морфов вроде бы и нет тут больше, выбили, но пара-тройка шустеров – тоже маленькая радость, тем более, что город рядом – за забором. То, что шустер легко может вырасти в морфа нашим объяснять не надо. Тут такое даже дети знают.

Командир отпускает меня – сегодня весьма знаменательный день, выпуск ускоренных курсов медработников, сдача последнего экзамена – что-то вроде приемки госкомиссией. Ну а, учитывая малое количество уцелевших врачей, к их подготовке привлекали практически всех, даже и мне попреподавать пришлось. Часть была из выживших недоучек – студентов – медиков, а в основном – из санинструкторов, благо их в учебке выжило много. Вот их всех и дрессировали усиленно, кадровый голод жуткий, слишком много медиков погибло ни за понюх табаку в первые два дня катастрофы.

Я слыхал, что специалистов остро не хватает во всех областях, ровно та же проблема и у тех, кто занимается канализацией, (да и водопроводом, электричеством и прочим тем, что делает цивилизацию – цивилизацией), но тут мне судить сложнее, как все нормальные люди с той же канализацией сталкивался только у себя в туалете и, в общем знакомство ограничивалось сугубо унитазом, а вот что там дальше и куда все это девается волновало мало. Пока девается – и вопросов не возникало. Надо заметить, что где-то в мае была легкая паника, которую запустили все те же журналисты, опубликовав опасения прорыва массы зомби по канализации. Знающие люди на этот раз отозвались быстро и публику, в общем успокоили. Хотя обычно насчет информирования у нас было убого, те, кто знают, что и как – обычно занимаются своей работой и их деятельность СМИ не интересует, а журналисты по причине своей неграмотности пишут не ту святую. Тут же отработали оперативно, внятно растолковав публике, что во-первых канализация у нас сравнительно новая и потому нет под Питером подземных тоннелей по которым на катере ездить можно, есть трубы, но они меньше диаметром – максимум метра три, не то, что парижские или пражские катакомбы, во-вторых зомби в канализацию попасть проблемно, да и незачем, тем более толпой, в – третьих опять же отрезки коммуникаций выводятся на насосные станции, где через насос зомби никак не проберется целым. Да и не работают насосы сейчас. В итоге истерика не состоялась, в канализации теперь зомбаки не мерещатся. Вот то, что часть сбросов опять по старинке скидывается в воду – это грустно. Вроде бы собирались оживить нормальную работу очистных станций – но пока в той же Петропавловской крепости выносной сортир имени Генриха с Германом работает напрямую в Неву… Слишком уж много что нужно сделать, не вытанцовывается с теми силами и средствами, что у нас есть. Но опять же слыхал, что уцелевшие сотрудники Водоканала обещали ситуацию поправить в ближайшем будущем. Во всяком случае, чистую водопроводную воду они обеспечивают.

За что им и рахмат и респект, летом ожидали, что будет у нас вспышка инфекционных болезней – ан нет, удалось обойтись без сомнительного развлечения, называющегося эпидемией желудочно-кишечных инфекций. Пришлось, правда, все равно оживлять в памяти всякие неаппетитные подробности и нюансы. Тут ведь дело такое – немедики могут гордо заявлять, что они в сортах говна не разбираются. Ну и вроде публика в массе своей как раз не обязана разбираться в сортах говна. Мне, как лекарю, да еще и с педиатрией в основе – разбираться в говне положено, потому что вид и запах говна пациента дает очень серьезное подспорье в постановке диагноза и назначении лечения.

И потому практически каждый медик помнит о самом манифестном.

Обесцвеченный, беловатый кал – как грязный стеарин – явный признак серьезной проблемы у печени. Вероятнее всего – гепатит.

Черный, дегтеподобный – серьезное желудочное кровотечение.

С примесью крови – кишечное кровотечение.

Если кровь, свежая, алая только в последней порции, «на хвосте» – геморрой или трещина заднего прохода.

Если порция маленькая, а сверху слизистый плевочек, особенно с прожилками крови – дизентерия.

Жидкий, белесый, похож на рисовый отвар – холера.

Жидкий зловонный, водянистый, пенистый – энтерит, скорее всего инфекционный.

И еще есть большая куча признаков. То есть говно говну – рознь.

Когда нас учили, то стойко вдалбливали – множество болезней попадает через рот. Как говорила одна очень толковая и деликатная преподавательница – она человек была воспитанный – пациент скушал микробутерброд с чужим калом и потому мы пациента видим в нашем отделении. То есть человек кушает еду, куда попал малюсенький кусочек инфицированного чужого дерьма – и вуаля. Неважно, как выглядит кушанье, неважно, сколько оно стоит – если в нем наличествует маленький – микроскопический кусочек чужого зараженного говна, где словно десантники в чреве корабля в полной боевой готовности сидят возбудители болезни – все, заражение неминуемо.