Максим Кабир - Неадекват (сборник)

– С превеликим удовольствием, – соглашается тот, сбрасывает рюкзак и расстегивает ветровку. Когда-то белую, как крыло голубки, трепетной и застенчивой. Как лист врачебной справки со страшным диагнозом, после которого – лишь подкрадывающееся ничто. – Где, говоришь, можно верхонки взять?

Ухожу, понимая, что прекрасно справился с поставленной задачей.

Где-то за шторами сейчас выставляет оценки самое придирчивое жюри на свете. Они не поднимают табличек, но переглядываются между собой, согласно кивая. И улыбаются, слушая довольное постанывание Особняка.

Ухожу со двора, точно зная, что в ближайшую пару часов Андрей Покер обязательно поранит палец. Уронит в землю двора каплю крови, может, две, тем самым начав выковывать цепь, навсегда связывающую его с домом.

Испытываю ли жалость или сожаление?

Возможно.

Но лишь отчасти. Потому что для того, чтобы демон Особняка поверил, моей душе необходимо прогнить насквозь. И я, насколько понимаю, на самом верном пути в достижении этой цели…

Андрей отрабатывает хорошо. Честно отрабатывает. Как и я, как и многие другие до меня, он не справляется с фальшивой работой до конца, но это и невозможно. Затем веду его в подвал, где знакомлю с остальными.

Пашок, наблюдающий за мной со своей койки, ухмыляется.

Чумаков, избегающий моего взгляда, отгораживается газетой.

Покер довольно быстро сходится с другими невольниками. Жмет руки, снова и снова объясняет происхождение своего прозвища. Пытается балагурить, улыбается и устало похохатывает над собственными прибаутками.

Капкан Особняка функционирует с безупречной четкостью. И когда Эдик вручает новенькому хрустящую пятисотку – захлопывается окончательно. Глядя на круглое, раскрасневшееся от солнца и работы лицо Покера, я начинаю сомневаться, а не совершил ли ошибку, одну из самых непростительных в жизни…

Мы ужинаем, и Андрей не перестает нахваливать кулинарные таланты Марины. Та рдеет, смущается, все время поглядывая на меня в поисках дополнительного поощрения. Встречаю взгляд Феклистовой с прохладой и равнодушием. Меня корежит от содеянного.

Но так нужно.

Эдик объясняет правила проживания. Показывает душ и туалеты. Со свойственным ему отстранением комментирует, чего делать нельзя и что дозволено. Покер впитывает, кивает, теребит очки. Затем выбирает себе кровать. Сначала мне кажется, что сейчас он бросит нелепый розовый рюкзак на койку Санжара. Но тот останавливает выбор в совсем другом месте – поближе ко мне и подвальной двери, подальше от входа в санузел.

Наблюдаю, представляя себя на его месте, – когда-то и я точно так же стелил простыню, не подозревая, что остальное население бункера знает чуть больше, чем говорит. Довольный жизнью и разомлевший от вкуснейшей пасты карбонара, Покер деловито застилает постель. А затем спрашивает, обращаясь ко всем сразу:

– А хотите хохму?

И добавляет почти сразу, не дождавшись согласия, азартно и с улыбкой:

– Мне знакомый китаец из Владика рассказывал. Работал он, значит, как-то в суши-баре. Ну, знаете, наверное, – такая жральня для тех, кто хочет похавать гнилой рыбы со вчерашним рисом и в говенных водорослях…

Эдик выглядывает из-за занавеса. Чумаков опускает газету. Виталина Степановна откладывает вязание. Марина в душе, она не слышит историю, и я отчего-то этому рад. Покер продолжает, то забрасывая старенькие очки на лоб, то возвращая на прежнее место:

– Там на десерт еще такие печеньки с предсказаниями дают, в которые бумажка спрятана. Похавал ты, значит, открываешь, а там что-то вроде: «У вас будет чудесный день». Или «Все задуманное получится завтра». Так вот знакомый мой в одно печенье на сотню заворачивал собственные прорицания. Вроде «Сегодня твоя дочь умрет». Или «Ты неизлечимо болен». Или «Она тебе изменяет».

Андрей смеется. Нисколько не обращая внимания, что на наших лицах улыбок нет. Мы серьезны, как работники похоронного бюро.

Добавляет:

– Контора у них была выездная, там сразу несколько фирм по развозу отоваривались. Поэтому его так и не поймали… – Покер откровенно забавляется историей и возможностью поведать ее новым людям. Чума смотрит на него очень внимательно и как-то тоскливо. – Говорят, что клиенты по-разному реагировали. Конечно, кто-то печенья эти вообще не открывал. Кто-то выбрасывал, не читая. Но мне китаец клялся, что двое отужинавших умерли от разрыва сердца. Представляете? А один впал в такую тоску, что ему не помог даже самый матерый психотерапевт…

Беру полотенце и иду умываться. Теперь точно знаю, что не ошибся и Андрей закончил свой жизненный путь точно по адресу. Особняк не промахивается, это факт… Но подвешенным остается еще один вопрос – какую роль во всем этом играю именно я?

Что за сила привела меня сюда, посадив на цепь?

Неужели я настолько же плох? Был плох еще до того, как взялся за черенок воображаемой лопаты, убив последнее сострадание к себе подобным?

Или судьба все-таки существует?

Заказ

Возможность переговорить с Пашком наедине появляется только через несколько дней.

Покер довольно легко втягивается в невольничий коллектив, еще не подозревая, чем все обернется. Шутит, травит байки. Злые байки, в полной мере отражающие, что его появление в стенах Особняка – совсем не случайность.

Работы становится чуть меньше – новенький с охотой берется за любое задание. Вечерами я вижу, как тот украдкой прячет деньги в одежде и личных вещах. Совершенно не представляя, что потратить их он сможет лишь частично. И не покидая территории…

Мы с Пашком на улице.

Вечереет, раскладываем за сараем остатки мусорной кучи. Сколько несчастных уже повидала она, собранная в пирамиду и снова разобранная на составляющие? Мне жутко даже вообразить. Но я рад остаться с торчком наедине. Потому что хочу задать вопрос.

– Ты ведь «аптекарь». Можешь изготовить для меня?

Спрашиваю с опаской, издали, не повышая голоса. Мы бережно тащим за угол здоровенную оконную раму, в которой еще блестят зубья битого стекла, и ни у кого нет желания обрезать пальцы. Странная осторожность для человека, не так давно кромсавшего ножом собственную руку. Но она благодаря скрытым мотивам теперь моя вторая сущность.