Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Невозможная эта фигура повернула голову и уставилась на Ксению плесневелой прозеленью страшных фосфоресцирующих глаз. Эти глаза… они показались Ксении знакомыми. Где она уже видела их? Верочка бросила короткий взгляд на вошедшую мать и тут же перевела его обратно – на чудовище. Смотрела на него с клейкой преданностью. Наконец и чудовище отвело взгляд от Ксении, и тут же стало легче дышать. Ксении показалось, что ее собственные глаза обратились в две ледышки, когда заглянули в эту жуткую прозелень, сочащуюся кошмаром.
Чудовище и девочка двинулись с места, и тут только Ксения заметила, что дальней стены, где были окно и выход на лоджию, у комнаты больше нет, что вместо нее – провал, туннель, уходящий в непроглядную глубину.
Когда чудовище и Верочка приблизились к входу в туннель, Ксения закричала истошно:
– Стой! Стой!
Бросившись вперед, подбежала к дочери, опустилась на колени и заключила ее в объятия. Но Верочка тут же вырвалась из материнских рук, словно из чего-то мерзкого, брезгливой гримасой исказилось детское личико. Смотрела на мать, как смотрят на гадкое насекомое, прежде чем раздавить. Мать в отчаянии застыла на коленях перед дочерью.
Чудовище протянуло руку и корявыми, будто ветви или корни, пальцами больно обхватило лицо Ксении, зажав его как в клещи. Фосфорические глаза с холодным любопытством рассматривали женщину.
– Что, любишь девочку? – произнесла тварь.
Если закрыть глаза и не видеть этого ужаса, то можно подумать, что это голос обычной женщины.
– Оставь! Оставь ее! – задыхаясь от страха, прошептала Ксения. Это был и страх перед неведомой тварью, и страх за свою жизнь и за жизнь дочери, и страх перед возможностью разлуки с ней. Страх многосторонний, глубокий, одновременно парализующий и тут же придающий отчаянной решимости.
– Мы сделаем так, – произнесло чудовище, приближая лицо к лицу Ксении, властно глядя на нее глаза в глаза; у той от ужаса поползли вширь кляксы зрачков.
Не отрывая от Ксении взгляд, тварь забормотала на непонятном языке. Кажется, произносила заклинания. Только странно, что звучали те заклинания в примитивном ритме, словно детские стишки. В этом была какая-то особенная жуть.
Ксении показалось, что в центр ее зрачков вонзились медицинские иглы и по ним потекла к ней в голову и в сердцевину сознания тягучая ледяная отрава. Мучительный холод вгрызался во все ее существо. Невозможно шевельнуть даже пальцем, невозможно закричать. Бессилие смешивалось с болью, омерзением, тошнотой и паническим ужасом.
Из глаз у Ксении потекло белесое и вязкое. Сначала показалось, что вытекают сами глаза, но нет – они оставались на месте. И следом подобная белесая дрянь потекла изо рта. Чудовище отняло пальцы от лица Ксении, ее лицо безвольно склонилось над полом. Стекавшее тремя потоками – по щекам и подбородку – капнуло на пол, и где упали тяжелые капли – там кислотно зашипело, над полом всклубились испарения.
Когда они рассеялись, на полу перед Ксенией лежали три небольших предмета. То ли камни, то ли плотные сгустки коллоидного газа, то ли куски студня. Опалесцирующие, белесые, размером с перепелиные яйца, они, казалось, чуть подрагивали, слишком нежные среди грубой и плотной материи. Странным образом эти сгустки, словно наполненные светящимся молоком, застывшим в желе, отбрасывали на пол красочные отсветы – красный, зеленый и синий. Цвета переходили от предмета к предмету. Вот один предмет отбрасывает красный отсвет, другой – зеленый, третий – синий. А вот они меняются цветами, и тот, что отбрасывал синий отсвет, теперь отбрасывает красный; тот, что отбрасывал красный, отбрасывает зеленый, а третий меняет зеленый отсвет на синий. Они перебрасывали цвета своих отсветов друг другу, будто дети, играющие с цветными воздушными шариками. В какой-то момент все цвета менялись: красный превращался в светло-голубой, зеленый – в лиловый, а синий – в желтый. И эти новые цвета предметы играючи перебрасывали друг другу, затем вновь возвращались к прежней триаде синего, красного и зеленого. Необычайные сгустки с их игрой цвета завораживали взор.
Чудовище ловко сгребло эти странные предметы рукой; они притянулись к ее пальцам, как металлические опилки к магниту.
– Я забираю их у тебя и отдаю девочке, – сказало оно. – Тремя частями себя ты будешь теперь с дочерью. А она будет с тобой.
Верочка во все глаза смотрела на эти странные предметы у твари на ладони, они завораживали ее.
– Здоровские! – прошептала она в тихом восторге.
И хотела уже взять предметы из руки чудовища, но уродливые пальцы сжались в кулак.
– Не сейчас, – произнесла тварь. – Тебе лучше не касаться их, пока ты здесь. Нам пора.
Тварь вошла в туннель, увлекая Верочку за собой. Ксения провожала их туманным взглядом. Что-то изменилось в ее восприятии окружающего, но что именно – сразу и не разберешь. Все предметы приобрели какое-то другое значение, даже тени предметов теперь иные.
Ее дочь с этой чудовищной «тетей» удалялись по коридору, таяли в его глубине, а Ксению перемалывало изнутри в невидимой мясорубке. Мысли и чувства превращались в мерзкое месиво. Комната дочери была для нее уже не комнатой, а желудком гиганта-людоеда, где каждая поверхность склизко блестела, подрагивая в такт с биением жизни противоестественного организма.
На коленях Ксения подползла к входу в туннель, пожравший ее дочь, но вход уже зарос паутиной – дымчато-прозрачной, тонкой, однако непреодолимой. Ксения повисла на этой паутине, которая слегка поддалась напору плоти, продавилась внутрь туннеля, но так и не порвалась. Множество проворных пауков, похожих на сгустки нечистого серого дыма, ползали по паутине со стороны туннеля, укрепляя ее. Они облепили Ксенино лицо новым слоем паутины. Ксения чувствовала, как паучьи лапы сквозь паутину касаются ее остекленевших распахнутых глаз.
Что-то завибрировало и мерзко завыло где-то рядом с ней или прямо в ней самой. Это был смартфон в заднем кармане джинсов.
Ксения оторвалась от паутины, кое-как вытащила устройство на свет. Ей казалось, что вытаскивает его из-под собственной кожи, через рваную рану. Она смотрела на предмет в своей руке, читала на экране имя абонента входящего вызова – «Алена», – но все формы и символы перемалывались в ее мозгу, дробясь на части и соединяясь в слепки абсурда. Ксения видела в своей руке отрезанное ухо, отдаленно схожее с человеческим, и понимала, что это ухо надо приложить к собственному уху, чтобы оно могло нашептать ей свои тайны. Так она и сделала и даже произнесла что-то – то ли «слушаю», то ли «да», то ли «алло», какую-то сакральную фразу, сама не поняла какую, – и тайны хлынули на нее, когда из отрезанного уха в ее руке стал выплескиваться гной.
