Юрий Петухов - САТАНИНСКОЕ ЗЕЛЬЕ
– Вы же пять минут назад говорили, что не убиваете никого, что это у вас мове тон! – взъярился Сергей.
– Что поделаешь, любезный, самооборона! Защита, так сказать, жизни, чести и достоинства. Да вы не волнуйтесь, вам уже пора!
– Пора!
– Конечно! Ведь мы с вами попрощались, не так ли?!
– Так! – отрезал Сергей.
И земля под ним разверзлась.
И только после этого Сергей понял – он опять был на чужой планете, в чужом измерении, как бы оно там ни называлось. И именно в этот момент он понял, что не отступится.
Вышвырнуло его все там же, у оплывающего, почерневшего сугроба. И опять были ночь, мрак, холод, опять хлюпала незамерзающая даже в морозы жирная жижа под ногами, опять он бежал словно ополоумевший в свою конуренку.
Одинокие полуночные прохожие оборачивались и долго смотрели вослед голому избитому и исцарапанному человеку, который так сверкал босыми пятками, будто за ним гналась стая борзых. Изможденная старуха в черном, которую мучила бессонница и которая, как и обычно, в эти часы обходила все помойки и подворотни района, собирая пустую винную посуду, разразилась старческим визгливым криком:
– Оглашенный! Черт чумной! – орала она, входя в раж и размахивая корявой клюкой. – Чтоб вас всех сатана побрал! Сталина с Лениным на вас нету! В каталажку! На нары! На трудовое перевоспитание-е-е!!! Давить! Всех давить до последнего!!! До полного изничтожения как класса-а-а!!!
Она швырнула в пробегающего пузырьком из-под тройного одеколона, попала прямо в голову. Беглец не остановился. А пузырек отскочил, упал на асфальтовую проплешину, уцелел. Старуха обрадовалась, бросилась к сокровищу, подобрала и сунула в кошелку. Она уже и позабыла про бежавшего голого мужика – много их пьяниц подзаборных, чтоб обо всех помнить-то!
Сергей летел стрелой, не чуя под собою ног. Но у подворотни все же малость придержал коней, сбавил темп. Это было самое опасное место – второго такого избиения, как уже было, он не переживет!
Подворотня была пустой и темной. Сергей решился, он ворвался в нее так, будто перед ним стояла цель побить все мировые рекорды на самые короткие дистанции. И тут же полетел кубарем вниз, в слякоть и грязь. В последний миг он заметил подставленную ногу, но остановиться, увернуться уже не смог.
– Все бегаешь, сученок?!
От стены отделились две тени, стали приближаться.
Сергей ползком, медленно, по мокрому ледяному крошеву добрался до кирпичной кладки, привалился к ней спиной. Грудь у него тяжело вздымалась, ноги дрожали, голову сжимало обручем.
– Чего надо? – хрипло выдавал он.
– Шакаладу! – нагло раззявился низенький хмырь. И полез в карман.
Длинный распахнул полы необъятного макинтоша, вытянулся, поежился, вздохнул горестно и запахнулся поплотнее. Глаза его источали сырость – это было видно даже в темноте. Нос висел унылой переваренной сосиской.
– Не надо, – проговорил печально, с кислой миной на обвисшем лице, – не надо, он теперь и сам подохнет.
– Так будем же человеколюбивы, едрена вошь?! – Карлик-хмырь вытащил свой тесак. – Загнанных лошадей пристреливают, не так ли?!
– Пулю жалко, – глубокомысленно заметил длинный, согнулся и потрепал Сергея по щеке.
– А мене, для друга, для братана нареченного ни черта не жалко! – ощерился низенький. – Мы ж с ним сроднилися! Гляди!
Он рванул телогрейку у ворота, та распахнулась, обнажая грязное тщедушное тело, усыпанное угрями – в подворотню словно свет фар пробился, так все хорошо вдруг высветилось. Но главное, конечно, заключалось не в угрях и тщедушности. На бледной мертвенной коже, от плеча к плечу, через всю грудь тянулись крупные синюшные буквы наколки: «Не забуду Серегу-кореша!» Ниже, на животе был озображен контур холма, на холме стоял восьмиконечный православный крест. А под холмом совсем крошечными закорючечками было выведено: «Отомщу за безвинно убиенного!»
– Рано хороните, сволочи! – процедил Сергей.
Длинный вздохнул, поправил драную шляпу.
– В самое время, любезный, – сказал он тихо. Потом пошарил в бездонных карманах макинтоша, выгреб чего-то и бросил Сергею на грудь. – Забирайте ваши сокровища, берите, берите, чего зенки вылупили?!
На груди у Сергея лежали гильзы, шип, клочок пропуска, список с квадратиками... Он растерялся от неожиданности. Ему даже некуда было распихать все это. И тогда он оттянул резинку трусов и пихнул все под нее. Попробовал встать. Но хмырь-карлик саданул ногой в челюсть, так, что Сергей затылком чуть не проломил стену. И тут же, ухватив цепкой лапой за волосы, трахнул в лицо коленом, развернул и отвесил такого пинка, что впору штангисту тяжелейшей весовой категории.
– Как все это грубо и неэстетично! – возмутился за спиной карлика длинный. – Как все это пошло и гадко! – Он снова согнулся, ухватил Сергея за щиколотку, приподнял его, потряс, умудрился заглянуть в лицо и сочувственно при этом улыбнуться. – Вы не находите, милейший?!
Сергей плыл, он ничего не соображал и уж тем более ничего «не находил». И потому он поступил неучтиво, не ответил.
– Ну, как знаете, – обиженно просипел длинный. Опять вздохнул натужо. И брезгливо отбросил от себя голую замерзшую и избитую жертву.
Низенький в это время отбивал чечетку, приседал, выбрасывал коленца, подвывал себе по-блатному, с захлебом и ужимками, распахивал и запахивал ватник, сверкал гнилыми зубами и фиксами, расплевывал по сторонам семечную шелуху, вертел головой, высовывал язык, надувал щеки – короче говоря, духарился. И это было особенно противно по той причине, что Сергей никак не мог встать, даже на четвереньки встать. Он подбирал под себя ноги и руки, но они расползались, скользили, норовили вытянуться, а сам Сергей все время ударялся то щекой, то лбом или носом в лед.
– Как это все мерзко и гнусно, – комментировал происходящее длинный. И звучало в его голосе нечто аристократическое, но не здешнее, точнее, не нынешнее, а то, выметенное без следа, вытравленное... но было это аристократическое в нем не врожденное, а явно благоприобретенное, заимствованное, а может, и не было ничего такого, может, все только казалось.
Сергей пополз к подъезду. Пополз по ноздреватому нечистому льду, если грязную помойную корочку можно было назвать этим красивым холодным словом.
– Серый, кореш, едрена душа! Куда ж ты от дружков разлюбезных?! Постой, брата-а-ан! – изгилялся коротышка, не переставая грызть семечки и поплевывать. – На кого ж ты нас бросаешь?! Ой, пропаде-е-ем!!!
Сергей не обращал внимания на насмешника, ему было не до того. У ступенек подъезда он встал на четвереньки, потом выпрямился в рост... и плашмя упал на дверь. Та скрипнула и отворилась почему-то внутрь, в парадное – он всей тяжестью рухнул на кафельные плиты, грязные и заплеванные, перевернулся на спину. Открыл глаза. Из сырой и плотной древесины, в том месте, где еще темнело пятно, оставленное его мокрой горячей грудью, торчал, подрагивал и тихонечко звенел острый длинный тесак, брошенный умелой рукой. Сергей вытянул руку, ухватился за наборную рукоять тесака, подтянулся, встал. У него не хватило сил вырвать лезвие из двери. И он оставил все как было. Поплелся наверх, к себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});