Марина Воробьева - Авиамодельный кружок при школе № 6 (сборник)

Он приходит с западной тьмой. Что происходит с мясом? Под грязной одеждой, в скоплении струпьев на его груди – стальная дверь сейфа, ободранная рука крутит замок, шесть влево, четыре вправо, щелчок, открывается потайное ящик, подлинная грудная клетка, вся в гнилой материи – свинина, говядина, конина и человечина; и он складывает, надеясь сохранить жаркую плоть, бережливый любовник, разжимающий свои внутренности и впускающий возлюбленного; но там, внутри, как во всех возлюбленных, происходит распад, и к следующей ночи новая жажда любви и сохранения гонит его по улице, обескровленный, обезображенный прокаженный без кожи, с ржавым сейфом в груди, шесть влево, четыре вправо, щелчок, два килограмма мяса.

Девочкам страшно. История Насти – это не советские черные тапочки, черные занавески, не мертвецы на колесиках, будто что-то инородное вышептывает всю эту правду опьяневшей девкой. Все знают, что это подлинная, настоящая правда жизни. Вечный скиталец плоти. Тайная история задолго до первого перевода Донны Тартт.

Юле особенно не по себе. Она хочет как-то обезопасить себя от вечного скитальца, он грозит отрезать ее от желанной любви, будущего в бенгальских огнях, она еще не знает, что происходит с ее родителями на другом конце вселенной, кто шпарит двух шлюх, а третья в уме, кто бьет ее мать и что чувствует старая женщина… Юля принимает душ, это общий душ для всех девочек, и всем страшно, но от горячей воды как бы становится чуть легче. А потом страх превращается в злобу, злоба многих становится действием, Машу «случайно» роняют виском на вентиль горячей воды. Кажется, такого не бывает. Может быть, и Юлия радостно выбрасывает это, прячет – шестая книжная полка четвертого шкафа на втором этаже Парцифаля – но сейчас, когда она смотрит, как борода в бороду, это вновь поднимается вверх, как галлюциногенный газ в дельфийском храме, и пророк откровенничает жестоко и черство. Внечеловечно.

Настя должна всех спасти. И ей единственной не страшно. Она приказывает, чтобы взялись за руки-ноги, и несли тело. Вначале думают выкинуть в озеро, но кто-то говорит, что всплывет. Нельзя кинуть и в крапиву у забора. Но есть кое-что еще. Юля знает, что в сцене есть небольшой люк в нижнее помещение, это своеобразный люфт, который раньше использовался для хранения реквизита, а сейчас просто мешается под ногами, когда танцует Шамаханская царица… никто не найдет тебя, никто не вспомнит твоего грустного имени, пыльная штольня под детскими танцами. Царица танцует страшный ритуальный танец рока, и фурии приходят на ее зов. Настя говорит, что Машу забрали родители, и почему-то все верят, а Шамаханская царица танцует, отстукивает по доскам, пляшет, и топот ее проникает в подземное царство, где возле костюма Петрушки лежит маленькая девочка с пробоиной в черепе. Вот и все, это сказание о Мегере. Последней из первобытных дочерей. История, которую стоило бы оставить на месте, но для этого надо было никогда не предавать Парцифаля, а предательство всегда возвращает правду на законное место.

И вот она снова здесь. Убийство Оли и ребенка не пошатнуло мироздания, ничего не изменилось, ничего никогда не изменится. Алекто никогда не принимает участие в расправе, она молчаливый корифей, лежащей на склоне. Ее глаз пронзает Парцифаль, и Юлия не сомневается, что черное зияние смотрит именно в нее. Больше здесь никого нет. Кот и двое его хозяев уехали. К кому-нибудь в гости или к толерантным родителям. Все это не имеет значения, хотя она знает, что один является врачом, а другой архитектором – дом-чудовище по старой влюбленности делится с ней жизнью новых хозяев. В основе его садисткой привязанности то, что их с Юлией связывает правда. Она единственная знает, что является душой его комнат. Он – единственный знает, зачем она убила женщину и ее ребенка. Возможно, эту историю он так и оставит тайной. Ведь у женщин всегда найдутся причины ненавидеть друг друга. Даже у таких, как Юлия, в чьей душе Бельгия, есть причины для настоящей всепожирающей злобы. Там, где нет места любви, всегда найдется люфт для бесконечного отмщения человечеству. В какой-то степени она тоже является фурией, прекрасным чудовищем с модной стрижкой. У нее нет мужчины, но есть платиновые запонки. Ателье шьют по ее заказу. Убийство – это не вопрос цели, это вопрос участия. И, конечно, Парцифаль хорошо знает об этом, ведь именно он в нужный момент случайно дернул красным ковром на лестнице, и актриса свернула шею. Алекто, Тисифона и Мегера. Они всегда здесь, шварцвальд – это просто твое сердце, древо твоей семейственности сплетается ветвями домашнего насилия и всеобщего унижения, бесплодие этой смоковницы позволяет тебе зарабатывать деньги. Однажды Юлия просто купила билет в Волоколамск. Город похожий на темноту. Его фотографии часто печатают в журнале «Антиафиша», один из тех городов, куда никогда не покупает билеты с добрым сердцем. Юлия как вырвана из контекста этого города. Так же, как она была вырезана из контекста детского лагеря и пришита к его фотографии грубыми нитками. Иногда жизнь оказывается суррогатом, и это нормально, а бенгальский огонь – просто случайным бликом на глянцевой поверхности презерватива. Твоя путеводная звезда, дом твоей великой любви – все это когда-нибудь окажется банальной частью твоей памяти, смешанным со всем остальным. И тогда ты просто едешь в Волоколамск, чтобы сделать необходимое. Даже если это – убийство женщины и ее ребенка. Ты сделаешь это в ее квартире. Где бабушкино зеркало на стене, и в нем отражены провинциальные иллюзии. На каком-то кругу ада ты принимаешь эти иллюзии, ты пропитываешься к ним жалостью так же, как к тем мужчинам, которые ебутся на полу твоей гостиной. Ты понимаешь, что все это сплетено мойрами. И чудовище с сейфом в груди, и твоя собственная холодная грудь второго размера, и все убийства на земле. Тогда ты проникаешься всеобщей жалостью, и становишься одно из милосердных дочерей хаоса. Алекто с яростной жалостью смотрит на заточенных в Парцифаль, в тех давно мертвых, кто поднимается на склон шварцвальда. Алекто знает, что не все могут утонуть в воображаемой любви к котику или докторской диссертации, многим приходится утопить себя в жизни. В тьме Волоколамска. В вечных воспоминаниях. В изучении античной космогонии и биографии двенадцати цезарей. Юлия очень спокойна. Она покупает сигареты и пытается не разглядывать город. Она видела достаточно пустого и безнадежного. Поэтому это убийство – в какой-то степени тот удар милосердия, в котором отказали самой Юлии Тисифона и Мегера.

Женщина открывает дверь, и ребенок прижимается к ее ноге. Юлия не скрывает зачем пришла. Она как Ума Турман, и она не хочет лгать Биллу. Оля знает, что у Юлии есть веские причины рисковать своим благосостоянием и статусом. Пусть вечная ночь заберет их жизни. Юлия думает о своей любви, о своей жизни, о Парцифале. Она слышит, как комкается реальность. Будто из шарика выпускают воздух, вначале медленно, а потом происходит коллапс, и он улетает на Юпитер силой собственного умирания. Все на мгновение исчезает, а потом уже женщина и ее дочь оказываются мертвыми.