Барбара Хэмбли - Князья Преисподней

Или использовать в собственных целях.

Или стать их слугами, к обоюдной выгоде.

«Вы стали слугой одного из них, верно? — спросил его полтора года назад Карлебах. — Его дневным человеком… кем-то вроде шабесгоя, которого моя внучка нанимает затопить печи в седьмой день…»

Они убивают тех, кто им служит… так он сказал.

А что, если нет?

Что, если они нанимают не одного «дневного человека», но целые человеческие семьи, как сказал ему отец Орсино? Дедушек, дядюшек, дочерей, двоюродных братьев? Что если они помогают этим семьям возвыситься и обогатиться в обмен на защиту во время дневного сна… и непрекращающийся поток слабых, запуганных или очень юных жертв? По словам отца Орсино, они правят миром… Призрак в подземелье, тайное сердце семьи, глава сообщества… князь преисподней.

Сама эта мысль казалась Эшеру чудовищной, хотя и не более чудовищной, чем артиллерия, фосген и потрясающая, невероятная тупость генералов, по-прежнему убежденных, что «воля к победе» и «патриотический дух» помогут одержать верх в штыковой атаке на отплевывающиеся очередями пулеметные позиции.

Он свернул с улицы Дэцзинмэнь на восток и прошел мимо Католического университета, время от времени сверяясь с нарисованной от руки картой, которую для него составили Лин и ее братья. Его обогнала вереница груженых углем верблюдов, потом едва не сбил с ног рикша, везущий двух ярко разряженных проституток. В этом районе всем заправляли Цзо. Их территория начиналась от западных стен Внутреннего города и простиралась почти до старых зернохранилищ в восточной части Пекина. Все рикши здесь работали на семью Цзо, торговки горячим супом и жареными дынными семечками снимали у них лотки на углах улиц, мелкие лавочники платили им за «защиту», игровые притоны отдавали им «долю». И ото всех к ним поступала самая разнообразная информация. Все хотели заслужить их одобрение и признание. Обычная ситуация для Пекина и Китая в целом.

Он считал повороты, высматривая ориентиры. В холодных сумерках узкие проулки хутунов казались непривычному глазу иностранца одинаковыми. Но в одном месте столбы ворот были не красными, а зелеными с позолотой. На перекрестке в глаза бросалась огромная яркая вывеска «Сад императрицы», заманивавшая в веселое заведение. Видневшееся за воротами главное здание опоясывали несколько ярусов открытых галерей (интересно, что республиканцы собираются делать с ЭТИМ?). В одном хутуне он насчитал десять поворотов на промежутке длиной в двести футов, зато в другом месте примерно на такое же расстояние протянулась улочка, ровная, как железнодорожные пути. Эшер привычно отмечал все вроде бы незначительные детали и подробности, как отметил бы выходы из дома, в котором собрался встретиться с противником.

Ему приходилось слышать о вампирах, которые стали слишком боязливыми и замкнулись в себе: они не решались покидать убежище и не терпели ничего, что нарушило бы привычный распорядок. Они боялись, что не смогут вовремя вернуться домой и погибнут под палящими солнечными лучами. Иногда другие вампиры охотились для них и приводили к ним жертв… но искренняя дружба между бессмертными была редкостью, как не раз говорил ему Исидро.

Зато они могли привлечь себе на службу смертных, заморочив их иллюзиями и снами или же попросту запугав.

Или воззвав к чувству долга, как некогда поступил с ним Исидро.

Сыхэюань Цзо площадью в несколько тысяч квадратных футов раскинулся на небольшом полуострове, разделявшем два северо-западных озера. Возвышавшиеся над стенами крыши казались в сумерках грозовыми тучами. В некоторых местах между кусками черепицы пробивалась трава. Ворота и проходы были обозначены ярко окрашенными столбами или фигурами сказочных существ — львов, драконов и птиц. Эшер отметил, что кое-где краску давно не подновляли, а петли покрылись ржавчиной и толстым слоем серо-желтой пыли, которая скапливалась на них не одну зиму. В Пекине были кварталы, в которых часть дворов (вроде того, в котором он сам теперь скрывался) пустовала десятилетиями; ласки, лисы, крупные ящерицы и уличные кошки — а вместе с ними и чужеземные шпионы — чувствовали себя там в полной безопасности. Стены имения Цзо протянулись вдоль северного берега озера, напротив затерявшихся в садах древних храмов и причудливых чайных домиков; Эшер бросил взгляд на мост, виднеющийся за окруженной льдом водной гладью, и содрогнулся при воспоминании о недавнем столкновении.

Семьи поклоняются им, сказал ему отец Орсино. Они — боги…

И тут же добавил, что они никому не доверяют и вот уже много сотен лет не создают новых вампиров. Они боятся даже собственных отпрысков.

Чему же верить?

Эшер повернулся и пошел прочь от воды. В узком переулке, который местные называли улицей Процветания, его едва не вмял в стену длинный черный «мерседес», пробирающийся по разбитой дороге. В заднем окне мелькнуло лицо женщины, которую он встречал на приеме у Эддингтонов. Автомобиль остановился перед главными воротами усадьбы Цзо (их крытая красным лаком и позолотой решетка сделала бы честь любому дворцу), и из него вышел президентский атташе Хуан Дафэн.

Затаившись за поворотом, Эшер смотрел, как Хуан с поклоном подает руку выходящей из автомобиля женщине. Как и многие в окружении президента Юаня, Хуан отдавал предпочтение европейским костюмам и отлично пошитым британским пальто из верблюжьей шерсти, но госпожа Цзо сохраняла приверженность китайским традициям. Ее фигуру скрывало широкое трапециевидное ципао из синего шелка с тонкой вышивкой, черные гладко зачесанные волосы блестели от масла; на затылке они были уложены в валик, украшенный свежими цветами гардении — расточительная насмешка над холодным временем года. Эшер решил, что ей, должно быть, столько же лет, сколько и ему самому — сорок семь, — но ее круглое лицо и едва заметная сливочная полнота в глазах китайца были прекрасны, как звездное небо. Двигаясь, она изящно семенила забинтованными ножками в синих шёлковых башмачках (размером с детский палец), расшитых таким количеством золотой нити и жемчуга, что их хватило бы на покупку хорошего участка земли.

«Вы стали слугой одного из них, верно?»

Интересно, как они встретились? И что могла она предложить вампиру, чтобы тот согласился стать божеством ее семьи? Исидро как-то сказал, что вампиры после обращения редко заботятся о собственных семьях. Для большинства из них существует только охота.

Возможно, эта женщина знала, как сделать охоту проще… или увлекательней.

Или же вампир почувствовал к ней влечение. Так Исидро тянет к Лидии, хотя сам испанец не согласился бы с этим утверждением. Их дружба наполняла Эшера нехорошими предчувствиями. Он не испытывал ревности и не боялся за бессмертную душу жены: Лидия не слишком-то верила в существование того, что не могла обнаружить при вскрытии, а на предположение, что однажды она сбежит с вампиром, ответила бы взрывом смеха и расспросами об обустройстве спальни.