Татьяна Корсакова - Проклятый дар

Тревога поселилась в сердце ближе к осени. Сначала она была неясной, едва ощутимой, но с каждым днем набиралась силы, укутывала душу стылым туманом, подкатывала к горлу колючим комом. Мир вокруг менялся, а Ася не поспевала за этими переменами, как ни старалась.

Алеша уходил на задания все чаще, пропадал днями, а когда возвращался, Сивый лес содрогался от взрывов и автоматных очередей. Рельсовая война! Отчаянная, рискованная, беспощадная, уносящая жизни своих и чужих. Алеша уходил, а Ася переставала жить, замирала в ожидании, погружалась душой в липкий болотный туман, молясь только об одном – чтобы он вернулся к ней живым, а не мертвым…

То задание было особенным, Ася как-то сразу это поняла по долгим ночным бдениям в командирской землянке, по тревожным разговорам, по азартному огоньку в ясно-синих Алешиных глазах.

…Она не хотела его отпускать, висла на шее с беспомощными бабьими причитаниями, уговаривала, умоляла. А он ласково, но решительно разжал ее онемевшие пальцы, поцеловал в лоб и сказал уже привычное – я вернусь, Асенька, ты береги себя.

Как она могла беречься, когда он себя не берег, когда рвался в бой с какой-то отчаянной, неправильной и никому не нужной страстью?!

…Ася ждала отряд на краю Гадючьего болота, ждала уже который час. Ушла из лагеря, никому ничего не сказав, еще на рассвете, чтобы встретить Алешу первой, чтобы помочь, если понадобится. Она не знала, как и чем станет помогать, просто делала то, что велело сердце.

Выстрелы послышались на закате, сначала редкие, одиночные, но с каждой минутой усиливающиеся, приближающиеся. Выстрелы и заливистый собачий лай. Каратели… Душа, и без того измученная дурными предчувствиями, сжалась в комок, сердце затрепыхалось в горле, а ноги уже сами несли Асю к лесной опушке…

Их осталось всего четверо, четверо из двенадцати уходивших на задание. Алеша был среди них: раненый, залитый кровью, едва живой. Ася бросилась навстречу, обхватила его за талию, не давая упасть, закричала, пытаясь заглушить автоматные очереди:

– На болото! Лешенька, на болото нужно.

– Ася… – Он смотрел на нее, но, кажется, не видел. – Зачем ты здесь, Ася? Я сам, не нужно…

– Потопнем. – Дядька Назар, балагур и весельчак, привечавший Асю в отряде, как родную дочь, схватил ее за рукав. Он тоже был ранен, кажется, в голову, потому что кровь стекала у него по лбу и щеке, пропитывала бурым седую бороду. – В дрыгве потопнем, девка.

– А там? Сколько их? – Она мотнула головой в сторону леса.

– Много. Человек пятьдесят. Мы Фишера взорвали… Алешка твой взорвал… Как же мы дрыгву пройдем? Может, лесом лучше?

– Я выведу. – Ася покрепче обхватила Алешу. – Проведу через дрыгву.

…Они почти оторвались от преследования, уже почти решили, что немцы не сунутся в трясину, когда позади снова раздались выстрелы.

– А етит вашу мать! – выругался дядька Назар, рукавом утирая кровь с лица. – Чтоб вы потопли, ироды!

– Собак спустили, – с мрачной обреченностью выдохнул Санечка, самый молодой в отряде, еще совсем мальчишка. – От собак далеко не уйдем.

– Идите, я останусь. – Как тогда, во время прощания, Алеша оторвал от себя онемевшие Асины руки, поудобнее перехватил автомат. – Асенька, уходите.

Он опять на нее не смотрел – то ли не хотел, то ли боялся.

– Не дури, Леха. – Дядька Назар насупил густые брови. – Вместе уйдем. Мы с тобой, Леха, еще повоюем!

– Асю с собой возьмите, она дорогу покажет, а я тут… повоюю.

– Леша! – Дрыгва с сытым чавканьем проглотила ее крик. – Лешенька…

– Ася, – он коснулся окровавленными губами ее губ и тут же оттолкнул, – береги себя… Назар, присмотри за ней, ты обещал.

– Пойдем, Аська, не время сейчас… – Дядька Назар оторвал ее от Алеши, волоком потащил за собой. – Он знает, что делает… легкое у него пробито… такие дела. Пойдем!

Она пришла в себя, когда Алеша уже скрылся из вида, молча оттолкнула руки дядьки Назара, бросилась обратно. Она его не оставит! У нее есть сила…

…Алеша лежал за гнилой корягой, бледный и уже почти неживой. Разряженный автомат валялся тут же, в болотной жиже. Ася упала на колени, щекой прижалась к Алешиной груди, уже понимая, но все еще отказываясь признавать свою беспомощность. Ее любимый умирал у нее на руках, а она ничем не могла ему помочь…

– …Можешь – не то шепот, не то шелест, не то тихий болотный всплеск. – Я помогу, если ты захочешь…

Морочь заползала стылыми щупальцами в Асину душу, ждала ответа.

– Только попроси…

– Помоги мне! – Ася запрокинула лицо к наливающемуся свинцом небу. – Я все сделаю, только пусть он не уходит, пусть останется со мной!

– Он останется… – Зарождающийся туман лизнул щеку шершавым языком, окутал ватным коконом, заглушил звуки. – Если ты пообещаешь…

Шепот-шорох взорвался в голове мириадами образов, терзая мозг, вырывая из горла крик боли и обещание. Она сделает все, чтобы Алеша остался с ней. Все-все…

…Отрезанная коса упала к ногам, рядом с плечевым ремнем Алеши. Руки почти не дрожали, когда сплетали волосы и ремень в аркан. А губы шептали незнакомое, непонятное, заставляющее туман испуганно вздрагивать, жаться к земле…

Ясно-синие глаза уже были мертвыми, когда аркан обвился вокруг Алешиной шеи, вспыхнул красным, обжигая Асины руки… Болотная вода тоже обжигала, убегала сквозь пальцы огненными ручейками…

– Ну же! – Шепот в голове стал требовательным: – Сделай это!

Ася поднесла сложенные ковшиком ладони к лицу, плеснула болотную воду себе в глаза…

Когда выжигающая душу боль унялась, привычный мир изменился, подернулся паутиной, пошел трещинами, выцвел. Четко и ясно Ася видела теперь только Алешу и туман.

– Людишки… – прошелестело за спиной. – Глупые…

Щупальца тумана обрели вдруг плоть, зазмеились навстречу голосам, выстрелам, собачьему лаю…

Ася видела, как в объятиях тумана умирают фашисты, слышала их испуганные вопли, чувствовала их агонию. Она теперь часть Морочи, она знает, каково это – чувствовать чужую смерть…

– Моих людей не трожь! – Слова потонули в какофонии звуков, но Морочь их услышала, потрепала невидимой рукой по остриженному затылку.

– Не трону… Подарок… от меня… – На плечо опустился ворон, впился острыми когтями в кожу, заклекотал приветственно. – Твои новые глаза…