Ивановка - Юлия Михалева
Варя подняла руки над головой – поднялась и повисла в середине комнаты.
– Ну что, дедка? Что теперь скажешь?
Непонятно кто грустно охал.
Варя расправилась со шкафами, столом и стульями, швыряя их об стены. Колода карт с черной рубашкой разлетелась по полу. Она попыталась вырвать печь – но та сразу не поддалась, и Варя бросила ее. Принялась крушить потолок, вырывая из него куски.
– А тебя я сожгу, – обещала она непонятно кому.
Но, разгромив кухню, остановилась.
– Все? – спросил непонятно кто. – Успокоилась?
– Нет, – ответила Варя больше из противоречия.
Как он смеет ее недооценивать? Настала очередь мутных окон. Варя вырвала их вместе с рамами, выбросив вон из дома.
В вошедшую бабу Дарью она швырнула обломком табуретки. Как долго она ждала этого момента – и вот он настал! Увидев Варю, та охнула, схватившись за сердце. Пакеты, которые она держала, упали, и оттуда что-то полилось. Варя, приблизившись, полоснула когтями по морщинистой щеке.
– Что ты теперь сделаешь? Как ты меня удержишь?
Баба Дарья закрыла глаза.
– Смотри на меня! Что, страшно?
Она покачала головой, хотя могла бы и упасть замертво, поняв, что ошейника больше нет.
Мутные глаза открылись. Страх в них сейчас был бы как никогда уместен, но его отчего-то не было. Не было в них и брезгливости, и презрения, и злобы – всего того, что было во всех глазах, устремленных на Варю.
– Что страшно, Варя? Умирать? Да, умирать страшно, – сказала она.
– Теперь все будет не так. Ты держала меня на цепи, а они поклоняются мне, – прошипела Варя, проходясь когтями вдоль сухой шеи.
– Ты же знаешь, что не тебе, – даже сейчас спорила баба Дарья.
– Проси прощения, – потребовала Варя.
– За что? – седые брови взметнулись. – Да, я ошиблась. Тебя недооценила, себя переоценила. Но я никогда и не сталкивалась с такими, как ты. И мне не за что просить прощения.
Варя схватила ее и швырнула об стену. Мягкая, как резиновая Роза из детства, которую сестра изрисовала ручкой.
– Ты держала меня на привязи, как собаку!
– А что я должна была с тобой делать? – подняла голову баба Дарья. – Позволить все уничтожить? А ведь и ты тоже смертная, как и все! И они здесь знают – я сколько раз тебе говорила, – они знают как – и смогут тебя убить. Я помогала тебе – по твоему желанию! – держать под контролем эту часть тебя, но оставаться собой. Ты жила здесь нормальной жизнью. Ты не была изгоем.
– Я ненавижу тебя, – прошипела Варя.
С пола на нее смотрела, переливая воду из чаши в чашу, карта Таро – Умеренность. Символ баланса.
Непонятно кто тихо охал, баба Дарья стонала, прижав к разбитой голове руку.
– Я не твоя собственность. Не твой питомец. Я даже не этот вот, привязанный к твоему дому.
– А кто когда говорил другое?
– И все теперь будет иначе, – снова пригрозила Варя, сама не совсем понимая, что имеет в виду.
Желание, глодавшее сотнями дней напролет, исполнилось – и она не знала, что делать дальше.
– Не убивай меня, – сказала баба Дарья.
Не умоляла: сказала так, как будто просила, к примеру, поставить чайник, накормить козу или встретить гостя.
Убить?.. Но Варя не думала ее убивать.
Она выкарабкалась в холодную тьму через проломленное окно. Больше ничего не держало – но ведь и прежде она трансформировалась в эту форму, разве что только за пределами границ бабы Дарьи и так, чтобы она об этом не знала.
Расправив кожистые темные крылья, Варя поднялась в воздух, набрала высоту, и, сделав несколько кругов над темным сегодня домом бабы Дарьи, полетела над ночным лесом. Она звала его и тех созданий, что в нем обитал и уже давно сдались, признав ее силу, протяжным долгим аканьем, и лес резонировал.
Глава 17. Великая ночь
Кажется, в тот день было восемнадцатое число. Или, может, девятнадцатое? Первая цифра точно единица. И как получилось так, что сегодня двадцать второе? Илья потерялся во времени и не помнил почти ничего с момента, как выбежал за порог дома старой гадалки. Все как в тумане: одно только знал, что пил и звонил. И не дозвонился. Маринка не отвечала.
А среди тумана вновь и вновь всплывала она – та, что приходила по вечерам. Когда она не своим голосом приказала уйти, нос и подбородок, и без того длинные, удлинились и вытянулись вперед, кожа стала темнеть и покрываться черной сеткой сосудов, а белки глаз заливать чернота. И за миг до того, прямо перед тем, как Илья бросил в печь отвратительный ошейник, сплетенный из волос, скрипучий невидимый старик вовсе не из-за стены, а прямо в самое ухо кричал: «Не делай!»
Быть этого не могло, но было. Или все-таки не было? Вот телефон в шкафу был, а теперь его нет. Недавно – или давно? – Илья, ненадолго придя в себя, решил зачем-то найти его, но не смог. Может, в таком случае он и раньше его не находил? Может, и не видел Илья никогда ни его, ни поляну, ни укусы на теле мертвой старухи?
Не думать. Забыть, забыть обо всем. Найти Маринку – и вместе уехать, куда глаза глядят. Ивановка – не проблема Ильи. Леха сказал бы так.
Но куда пропала Маринка? Что они сотворили с ней? Каждый раз, как только пугающая догадка накрывала с новой силой, Илья продолжал пить. И сделал бы то же самое прямо сейчас, но, обшарив и шкаф, и тумбу, и даже бочку, ничего не нашел. Пить больше нечего. А поиск во всех карманах и счет в приложении банка говорили, что и не на что. На сей раз Илья достиг абсолютного дна: впору идти с протянутой рукой.
И когда он успел зарядить телефон? Илья совершенно не помнил, как делал это. Однако, судя по пустым бутылкам, алкоголя было немало – значит, в кафе Мохнатой Брови, торгующей и навынос, он заходил не раз. Отрезанная память бесила настолько, что Илья несколько раз ударил себя ладонью по лбу.
Если бы он только бросил пить еще тогда, до Ивановки, то и Ивановки бы никакой не было. А он все продолжал и продолжал.
Но все-таки ничего же на самом деле не произошло, да? Ничего ведь не было? Илья набрал номер участкового, почти уверенный, что тот ответит. «Абонент недоступен». Тогда Илья снова набрал Маринку. Как же хотелось услышать сейчас ее голос!
