Тьма под кронами (СИ) - Погуляй Юрий Александрович

Дима посмотрел наверх — абсолютная черная пустота. Из нее сыпались вниз листья. Они медленно пикировали, высыхая и тлея у подножия пня. Волна гнили бурлила и копошилась внизу. Отдаленным эхом Дима слышал причитания местных.

— Дева-древо, забери! Дева-древо, забери! Дева-древо, забери!

— Слышу-слышу, — спокойно раздался все тот же женский голос, — Забрала уже, не волнуйтесь. Не трону я вас пока…

Дима обернулся на голос. В двух шагах от него сидела на корточках та же женщина с длинными спутанными волосами, которую он видел наверху, сидящей на ветке в обнимку с ребенком. Она держала в руках охапку сухих листьев. Перебирала их, шевелила, раскладывала перед собой, выстраивая из них узоры и замысловатые фигуры.

— Кто вы? — спросил Дима.

— Я-то? — женщина ответила вопросом на вопрос, задумчиво помолчала и заговорила тихим шелестящим голосом, — Хозяйка я здешняя. Живу тут, на дереве. Большое когда-то было дерево, стояло высоко, на всю округу было видать его. Дом мой стоял как раз под ним. Не нравилась я людям. Ой, как не нравилась. Не любили они меня, боялись. Собрались однажды всем селом, выволокли меня из дому, да повесили прямо на суку. Так я стала жить на дереве. Да злоба во мне осталась. Начала я местным-то мстить. Ветром гоняла листья с дерева. Залетали они в дома, забирались в рот и нос спящим детишкам, душили во сне. Корни подземные хватали людей за ноги, утаскивали за собой. К себе я их забирала, со мной они живут с тех пор. Местные-то испугались, решили дерево извести. Рубили его, пилили, потом подожгли. Я ветер подняла, наслала пожар на их дома. Деревня-то сгорела, местные уехали. Да не отстала-то я от них. Всюду находила. Решила для себя, что не отстану, мстить буду, детишек их до десятого колена изведу, а то и больше. Тогда вернулись местные, отстроились. Дерево обгоревшее спилили, да на месте его этот дом возвели. Чужаков здесь селили, стало быть, в жертву мне отдавали. Я подобрела, местных пока не трогаю. До поры до времени…

— Что вы со мной сделаете?

— Кому ты нужен-то? — Дима рассмотрел меж спутанных волос ее презрительную улыбку, гнилые почерневшие зубы, — На себя-то посмотри… С тобой уже все случилось, когда ты в дом вошел. Здесь дерево главное, не я. Я-то смотрительница просто. Древний лес тут стоял. Не простые деревья, живые, разумные. Извели их люди, одно осталось. Прапрабабка моя знахаркой была. Дерево ей помогало в чародействе, так и стала она в его тени жить. А потом и дочери ее, и их дочери, и я после. Извели люди и меня, и род наш, и деревья волшебные. Плохие люди, злые… Ты, мужичок, не боись, дерево тебя забрало, будешь с нами жить. Нас тут много, со всеми-то и не раззнакомишься по-быстрому. Хорошие люди, интересные. Детишек много. Ты ж детишек-то хотел?..

Ведьма встала в полный рост. Дима отступил на шаг. Женщина стала меняться. Длинные сальные, нечесаные патлы исчезли. Вместо них появились каштановые волосы до плеч. Худощавое угловатое тело наполнилось здоровьем и жизнью. Дима смотрел на эти метаморфозы и в конце концов вскрикнул от удивления и неожиданности. Через секунду перед ним стояла Наташа, его умершая жена. Такая же, какой была когда-то. Живая, красивая, хорошая. По его лицу потекли слезы. Дима неосознанно сделал шаг вперед.

— Много нас здесь, — сказала Наташа голосом ведьмы, — И не узнаешь, кого встретишь…

Откуда-то сверху, из темноты, раздался женский крик. Наташа звала его уже оттуда. Молила мужа прийти к ней. Он стоял, как вкопанный, задрав голову, до боли напрягая глаза, вглядываясь в ничто. Наташа звала. Дима вышел из оцепенения, бросился с края пня на земляное дно пещеры, по пояс утонул в гуще прелой листвы. Кто-то холодный и твердый хватал его за голые ноги. Дима сделал несколько шагов, вцепился руками в перекрученные сплетения корней, подтянулся, пополз вверх.

— Вот так всегда, — тихо сказала самой себе ведьма, — Сами лезут. Только помани их…

Дима полз вверх, цепляясь за корни и сучья. Голос Наташи, звучащий сверху, придавал ему сил. Вокруг него мелькали тени, слышались голоса и шепоты. Ветви оплетали тело. Касались, трогали, щекотали. Шелест листьев и вой ветра стали всепоглощающими, громовыми, заглушили собой все. Кроме ее голоса. Он был для Димы маяком в кромешной тьме, путеводной звездой в безжизненном пространстве. Он и не заметил, как снова оказался в гостиной, погруженной в ночную полутьму, освещенную сиянием маленьких насекомых. Снаружи по-прежнему слышались крики собравшихся людей. Дима растянулся на полу, осмотрел себя. В его тело артериями и пуповинами впились стебли и побеги.

Над ним нависла громада дерева. Полупрозрачный ствол уходил, теряясь, на недосягаемую высоту. Потолок исчез, крона дерева упиралась в бесконечную космическую тьму. Его ветви расходились в стороны созвездиями и туманностями на миллиарды световых лет, прорастая в другие миры и вселенные. На ветвях сидели люди и таинственные существа. Как диковинные плоды, они распускались и множились. И где-то там, на самом верху, была Наташа. Только она, только ее любовь. Бесконечная, как все вокруг. Дима хотел быть там. С ней.

Листья плавно пикировали вниз. Шелестели. Ветер поднимал, подхватывал вдруг ставшее легким телом Димы. Подталкивал его вверх, уговаривали продолжать путь. Наверх.

— Я иду, — с уверенно сказал он сам себе, — Иду…

Он поднялся на ноги. Ствол дерева прорастал новыми побегами. Они были твердыми и жесткими. Как перекладины лестницы. Дима вцепился в них и пополз наверх.

Денис Назаров

«Плоды»

Первые плоды Елена Викторовна собрала в феврале. Аккуратно срезала мелкие красные ягодки маникюрными ножницами. Больно, но срывать еще больнее. В местах среза из тонких сероватых веточек сочился бурый сок, падал каплями на кожу, щекотал ее, медленно стекая.

В начале зимы она принесла домой белый цветок, найденный в снегу рядом с подъездом. Он рос прямо из мерзлой земли. Елена Викторовна сразу поняла, что это знак. Вот настоящая тяга к жизни, ничто не способно ей противиться. И в Вике эта тяга всегда была. Сила, способная свернуть горы. Как часто Елена Викторовна мечтала увидеть Вику взрослой, узнать, какой та станет. Еще вытянется в росте или так и останется миниатюрной худой девчушкой. «Кожа да кости» — как вечно повторяла Викина бабушка. А может, Вика добилась бы чего-то в карьере, в творчестве. Стала бы художницей, ведь она так любила рисовать…

Дрогнула рука, резанула слишком быстро и до крови закусила губу, давя стон. Положила ножницы на кухонный стол, нагнулась, чтобы поднять упавшую ягоду, но, ухватив ту пальцами вдруг заплакала, да так и осталась в нелепой позе.

Доченька, ну как же так?

Елена Викторовна разогнулась, кинула ягоду в тарелку к остальным и посмотрела на стены, где висели фотографии Вики. Даже в них столько света, столько радости и любви к жизни.

Что за нелепый бред? Что за абсурд? Не могло такого случиться. Не с ней.

Елена Викторовна поднялась со стула. Руки жгло огнем, она глядела, как истлевали стебли и листья, осыпаясь на пол трухой. Кожа стремительно затягивалась. Эта боль терпимая, в отличие от той, что сидела глубоко внутри и от которой не найти спасения.

Вскоре на руках остались только небольшие темные точки, минует неделя-другая, как проклюнутся новые ростки, и Елена Викторовна надеялась, что в следующий раз они будут сильнее и больше, дадут хорошие плоды. А боль… ее она стерпит.

Она вспоминала, как пробивались из-под кожи ростки. Как распустились крохотные белые цветочки. Тогда Елена Викторовна еще не понимала, какой в этом смысл. Тогда они испугалась. Не увидела она сначала и связи с белым цветком, который рос теперь на балконе в горшке. Живучее растение почти не требовал ухода. Елена Викторовна редко поливала его, потому как после каждого выхода на балкон приходилось подолгу приходить в себя. Сжимало сердце, на глаза падала белая пелена, и все размывалось в кашу, становилось едва узнаваемыми.

Вокруг сияющего белым цветка плавно кружилась мелкая пыльца. Через стекло балконной двери каждый вечер Елена Викторовна наблюдала за удивительно красивым зрелищем. Она гасила лампы на кухне и смотрела, как мелкие частички, напоминающие далекие звезды в небе плывут по воздуху. А в центре всего этого — цветок, как далекая планета или чудесная луна на темном небосводе. Цветок манил к себе. Елена Викторовна едва сдерживалась, чтобы не выйти на балкон. Порой силы воли не хватало, и рука сама тянулась к ручке, но находила лишь пустоту. Елена Викторовна сама открутила ручку и убрала на кухонный шкаф, чтобы в такие моменты вспоминать о последствиях. Но иногда и этого было недостаточно. Разум туманился, она вставала на табурет, доставала ручку и отпирала балкон. Потом расплачивалась за это тяжелым маятным состоянием. Как похмелье после бурной пьянки, когда только и ждешь возвращения жизни в прежнее русло.