Джо Хилл - Страна Рождества

Дети никогда не звонили, если она рисовала.

Прошел год — может быть, больше, — прежде чем Вик это осознала, но на каком-то уровне ее психики эта зависимость существовала помимо разума, она восприняла ее почти сразу. Когда она не рисовала, когда ее не занимала какая-то творческая работа, она начинала осознавать растущее физическое напряжение, словно стояла под краном, который удерживал на весу фортепиано; в любой момент, чувствовала она, трос может лопнуть, чтобы вся тяжесть обрушилась на нее смертоносным ударом.

Так что она бралась за все работы, которые ей предлагали, и по семьдесят часов в неделю проводила в гараже, слушая группу «Форинер»[67] и раскрашивая аэрозольными красками мотоциклы для парней с криминальным прошлым и оскорбительными расовыми понятиями.

Вик изображала языки пламени и пистолеты, голых цыпочек и гранаты, флаги Дикси и нацистские флаги, Иисуса Христа и белых тигров, разлагающихся упырей и снова голых цыпочек. Она не думала о себе как о художнице. Рисование уберегало от звонков из Страны Рождества и позволяло платить за памперсы. Все остальные соображения мало что значили.

Но иногда работы иссякали. Иногда казалось, что она расписала все мотоциклы, имевшиеся в Скалистых горах, и других представлений больше никогда не будет. Когда такое происходило — когда она не рисовала больше недели-другой, — Вик заставала себя за мрачным ожиданием. За подготовкой.

А потом в один прекрасный день звонил телефон.

Это произошло в сентябре, во вторник утром, через четыре года после того, как Мэнкса отправили в тюрьму. Лу уехал ни свет ни заря вытаскивать кого-то из кювета, оставив ее с Уэйном, который захотел на завтрак хот-доги. Все эти годы пропахли исходящими паром хот-догами и исходящим паром детским дерьмом.

Припарковав Уэйна перед телевизором, Вик поливала кетчупом дешевые булочки для хот-догов, как вдруг зазвонил телефон.

Она уставилась на трубку. Для телефонных звонков было слишком рано, и она заранее знала, кто это, потому что уже почти месяц ничего не расписывала.

Вик тронула трубку. Та была холодной.

— Уэйн, — сказала она.

Мальчик поднял голову, держа палец во рту и пуская слюни на свою футболку с людьми Икс[68].

— Уэйн, ты слышишь, как звонит телефон? — спросила она.

Мгновение он тупо смотрел на нее, не понимая, потом помотал головой.

Телефон зазвонил снова.

— Вот, — сказала она. — Вот, ты его слышал? Разве ты не слышал, как он звонит?

— Не-а, — сказал он, энергично мотая головой. И снова переключил свое внимание на телевизор.

Вик подняла трубку.

Детский голос — не Брэда МакКоли, другой, девочки на сей раз — сказал:

— Когда папа вернется в Страну Рождества? Что ты сделала с папой?

— Ты ненастоящая, — сказала Вик.

На заднем плане она слышала, как колядуют дети.

Хоть про елочку поют,Рождеством не пахнет тут…

— А вот и настоящая, — сказала девочка. Белое дыхание морозного воздуха бурлило, просачиваясь через маленькие дырочки в трубке. — Мы такие же настоящие, как и то, что происходит сегодня утром в Нью-Йорке. Тебе надо увидеть, что происходит в Нью-Йорке. Это интересно! Люди прыгают в небо! Это интересно, это забавно. Почти так же забавно, как в Стране Рождества.

— Ты ненастоящая, — снова прошептала Вик.

— Ты все врала про папу, — сказала она. — Это было плохо. Ты плохая мать. Уэйн должен быть с нами. Он мог бы играть с нами целыми днями. Мы бы научили его играть в ножницы-для-бродяги.

Вик бросила трубку на рычаг. Подняла и снова бросила. На нее оглянулся Уэйн — глаза у него были широко раскрыты и встревожены.

Она помахала ему рукой — не бери в голову — и отвернулась, прерывисто дыша и изо всех сил стараясь не заплакать.

Хот-доги кипели слишком сильно, вода выплескивалась из кастрюльки и брызгала на синее пламя газовой конфорки. Она не обратила на них внимания, опустилась на кухонный пол и закрыла глаза. Потребовалась немалая воля, чтобы сдержать рыдания, она не хотела пугать Уэйна.

— Ам! — крикнул ее мальчик, и она, моргая, подняла взгляд. — Сто-то слусилось с Оска’ом! — «Оскаром» он называл «Улицу Сезам»[69]. — Сто-то слусилось, и Оска’ посол бай-бай.

Вик вытерла слезящиеся глаза, судорожно вздохнула и выключил газ. Пошатываясь, подошла к телевизору. «Улица Сезам» прервалась выпуском новостей. Большой реактивный самолет врезался в одну из башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. В синее-синее небе взвивался черный дым.

Несколько недель спустя Вик расчистила место во второй спальне размером с кладовку, прибралась там и подмела пол. Она перенесла туда мольберт и установила на него лист бристольского картона[70].

— Что ты делаешь? — спросил Лу, просунув голову в дверь на следующий день после того, как она там обустроилась.

— Думаю нарисовать книжку в картинках, — сказала Вик. Она набросала первую страницу синим карандашом и была почти готова начать обводку тушью.

Лу заглянул ей через плечо.

— Мотоциклетный завод рисуешь? — спросил он.

— Почти угадал. Завод роботов, — сказала она. — Герой — робот по имени ПоискоВик. На каждой странице он должен пробраться через лабиринт и найти что-то важное. Элементы питания, тайные планы и все такое.

— Кажется, у меня встает на твою книжку в картинках. Потрясающую ты придумала штуковину для Уэйна. Он просто обделается.

Вик кивнула. Она с радостью предоставила Лу думать, что она делает это для малыша. Но у нее самой не было никаких иллюзий. Она делала это для себя.

Книжка в картинках оказалась лучше, чем расписывание «Харлеев». Работа была постоянная, на каждый день.

После того как она начала рисовать «ПоискоВика», телефон не звонил ни разу, если не считать звонков от кредитных агентств.

А после того как она продала эту книжку, кредитные агентства тоже перестали названивать.

Мишель Деметр было двенадцать, когда отец впервые позволил ей сесть за руль. Двенадцатилетняя девочка в один из первых дней лета повела «Роллс-Ройс Призрак» 1938 года через высокую траву, при этом окна были опущены, а по радио играла рождественская музыка. Мишель подпевала громким, счастливым, пронзительным голосом… фальшиво и не в такт. Когда она не знала слов, то придумывала их сама: