Питер Страуб - Темная материя
Подойдем к вопросу с другой стороны. Погибли четырнадцать пассажиров и три члена экипажа. Но на рейс было забронировано шестнадцать билетов, и два не были выкуплены. Два человека решили: «Спасибо, не надо, я не полечу добрым старым рейсом 202 из аэропорта округа Дэйн в Митчел Филд, благодарю, но — нет». Они собирались лететь этим рейсом, но передумали. Оба. Почему? Я хочу знать, я очень хочу это знать. Почему? А? Верно?»
С грустью и смущением я посмотрел на Олсона и увидел на его лице те же чувства.
«Вопрос вот в чем: что это означает? Имеем же мы право задуматься о значении, верно?»
— Я торможу, — сказал я. — Больше не могу. Руки трясутся, и такое чувство, что кишки тоже.
Я свернул на аварийную полосу, заглушил двигатель и устало откинулся на спинку. Джо Раддлер продолжал орать: «Потому что вот я вам что скажу: правда, которая видится мне, правда истинная, точка. Хоть убейте. Вот вам мое слово, черт возьми, можете отнести его в банк. Джо Раддлер не лжет вам, люди. Джо Раддлер порой кажется самую чуточку простоватым, однако говорит правду, и таким он был всю свою дурацкую, блин, жизнь. Вот чем он занимается — несет людям свою дурацкую правду. О как. И что я вам сейчас скажу, друзья. Эти два человека, которые отказались лететь рейсом 202 компании «Изет Флайт Эйр», — это судьба. Да-да. Они были спасены с какой-то целью. Скорее всего, они предполагают, что им просто повезло. Да, так оно и было, точно говорю вам, а знаете почему? Им повезло потому, что…»
— Потому, что… — прошептал я.
«…что это судьба. На свете есть только одна сила, более могущественная, чем судьба. Эта сила — смысл. В их жизнях есть смысл, они окутаны смыслом».
Я больше не мог ни секунды выносить этот бред — ударил по кнопке, и радио умолкло.
— Выходит, я баловень судьбы? — Олсон дернулся, как от удара. — Боже, ты только посмотри.
Он ткнул указательным пальцем вперед и вправо. В нескольких милях от нас в небо поднимался столб плотного черного дыма. Наверное, если бы не горлопан Джо Раддлер, я и сам заметил бы его.
— Бог ты мой… — проговорил Олсон.
— Бог ты мой… — повторил я. — Господи.
— Сколько, он сказал, погибло?
— Кажется, семнадцать. Включая членов экипажа.
— Ох… Жуть. Мы кого-нибудь видели, как думаешь?
— Не у билетной стойки. Хотя кое-кто из тех, что стояли передо мной, могли быть… Может, те девушки… И парень с намечающейся лысиной…
— Ли, я больше не могу пялиться на этот дым. Понял?
— Меня мутит.
— Поехали отсюда скорее.
Я подчинился приказу, и мы помчались дальше.
Минут через пятнадцать Олсон спросил:
— Ну как, получше?
— Вроде да. Не по себе, но получше.
— Мне тоже. Не по себе, но получше.
— Камень с души.
— Точно.
— Это как обратная сторона комплекса вины спасшегося.
— Эйфория спасшегося.
— Блаженство спасшегося.
— Ха.
— Черт возьми, мы же могли сейчас лежать там бездыханные. Или раздавленные в лепешку, или сожженные — как он сказал, «головешки»?
— А ведь едва не… Так близко.
— Промахнулись на пару долбаных дюймов.
— Миллиметров.
Дон ударил по «торпеде», уперся ладонями в люк и поднял его.
— Эх, классное чувство, а?
— Еще бы. Мы остались живы.
— Эти семнадцать несчастных сукиных сынов мертвы, а мы еще поживем.
— Именно. Только так, и никак иначе.
— Чувствовать себя живым чертовски приятно, а?
— Чувствовать себя живым — это круто, — сказал я с ощущением, что выражаю словами абсолютную, но малоизвестную правду. — Это… это просто здорово. И мы обязаны всем тому дяде. Если это вообще был дядя. А не какой-нибудь ангел.
— Твой, кстати, ангел.
Я вопросительно взглянул на него.
— А что нам известно о нем? Два факта: он знал тебя и не хотел, чтоб ты погиб в авиакатастрофе.
— Значит, это был мой ангел-хранитель?
— Так или иначе — да. Точно. Эй, вспомни-ка, что ты говорил о женщине, которую так и не смог убить Хейвард, потому что убили его самого? Про ее ребенка или внука? Волновой эффект?
Я кивнул.
— Тот дурачок из ток-шоу, Джо Раддлер, разорялся о судьбе. Это ведь то же самое?
— Да брось ты, — сказал я.
— А тот тип спросил тебя, собираешься ли ты лететь двести вторым рейсом?
— По-моему, да. Да, точно. Погоди. Нет, он просто подошел и сказал мне, что у него предчувствие: если я полечу двести вторым рейсом, последствия будут страшными.
— Выходит, он знал, каким рейсом ты собирался лететь.
Плечи мои опустились. В конечном счете, возможно, и мне придется стать баловнем судьбы.
— Так или иначе, все дело в тебе, Гарвелл. Согласись.
Лучше бы Олсон не озвучивал мои мысли. Восторг по поводу удивительного спасения испарился, оставив, однако, отчетливое послевкусие.
— А я прямо сейчас приступаю к чтению «Ярмарки тщеславия», — заявил Олсон.
Он перегнулся через спинку, покопался в сумке, выудил купленный в аэропорту журнал и, развалившись на сиденье, принялся листать.
— До чего ж красивые рекламы, — сказал Дон.
И после этого молчал, пока мы не достигли выезда из деловой части Милуоки, где велел съезжать с хайвея и двигаться к «Пфистеру».
— Так и знал, — сказал я. — Все почему-то думают, что в Милуоки один-единственный отель.
— Мой сюрприз не касается «всех», — ответил Олсон. — Когда подъедешь к отелю, заруливай на парковку.
* * *Дон подошел к ряду телефонов позади стола консьержа, позвонил, мы заняли кресла в фойе «Пфистера» и наблюдали, как люди, в основном семьями, выходили из лифтов, сходили по ступеням в фойе и выстраивались у длинной стойки дежурного администратора. Какие-то мужчины после регистрации собирались маленькими группами, тыча друг друга кулаком в плечо и гогоча во весь голос.
— Они вроде как занимаются одним делом, — заметил Дон. — И приехали сюда поэтому. Может, из какой-нибудь ассоциации или клуба? Или просто работают в одной компании?
— Большинство из них — наверняка, — ответил я. — А мы чего ждем? Что к нам сюда спустится твой сюрприз? Почему ты не говоришь, кто это?
— Потому что тогда сюрприза не получится. Мы ждем человека, который будет выходить из отеля.
— Чтобы пойти за ним. За ней — это женщина.
— He-а. Абсолютно, безнадежно неверно. Давай ты просто посидишь и подождешь, хорошо?
Я скрестил ноги и привалился к подлокотнику кресла, готовый прождать здесь целую вечность. Если проголодаемся — можно заказать сэндвичи и напитки у фланирующих по фойе официантов. «Пфистер» напоминал любезную пожилую гранд-даму. Лихой консьерж носил кавалерийские усы с закрученными кончиками, а невозмутимо-сдержанные и почтительные клерки за стойкой регистрации наверняка отлично справлялись бы и в отеле «Савой». Только спортивные рубашки, штаны цвета хаки и мокасины гостей удерживали фойе в этом времени и месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});