Основные Больные Вещи - Рональд Келли
Старик был на удивление силен. Как ни бился Джей, хватка не слабела.
- Оно старое и слабое, - говорил Виктор. - Слишком слабое, чтобы заботиться о себе. Оно погибнет без преданности Пелинградов.
- Отпусти! - кричал Джей, лягаясь и вырываясь.
- Отпущу... как только прольется кровь, - ухмыльнулся Пелинград. - Тогда твоя любопытная душа останется здесь навсегда. Но ты не будешь одинок, - oн тихо рассмеялся, его глаза безумно блестели. - О, у тебя будет компания на целую вечность.
Когда Виктор убрал нож от горла, приставив его к груди Джея, мальчик понял, что должен действовать. Он сплел свои ноги с ногами старика, заставив его споткнуться.
Пелинград вскрикнул, теряя равновесие, и рухнул к зияющей пасти ямы. При падении он выпустил Джея. Нож вонзился в него самого, когда он покатился по корке в гнойную бездну внизу.
Виктор кричал, бился, пытаясь выбраться. Но все было напрасно. Даже будучи пожираемым зверем, он не мог предать его.
- Не дай ему умереть, мальчик! - крикнул он, пока корка ямы смыкалась, скрывая чудовище. - Поклянись, что будешь заботиться о нем, как я все эти годы. Ты такой же, как я... я знаю. Больше, чем ты хочешь признать.
Земля затянулась, и ночь стала тихой. Тяжелая тишина давила на уши, пока сверчки не осмелели и не затянули свою песню.
Усталый и замерзший, Джей не стал пересекать пастбище, а пошел по дорожке. Вытащив велосипед из канавы, он начал долгий путь домой, размышляя над последними словами Пелинграда, полными отчаяния и обвинения: Ты такой же, как я. Больше, чем ты хочешь признать.
Он пытался отмахнуться от них, отрицая горькую правду. Но слова въелись в него, стали его частью, как те несчастные души, что навсегда слились с чудовищем в яме.
* * *
Прошло несколько месяцев. Осень сменилась зимой, а зима - весной нового года.
Джей старался избегать шоссе, что проходило мимо заброшенного дома Пелинграда. Но иногда, катаясь на велосипеде, он останавливался у дорожки и смотрел на яму. Даже на расстоянии он чувствовал ее тоску. Голод чудовища волнами расходился по участку, покрывая руль велосипеда инеем, пока Джей не уезжал. Зверь был одинок и напуган. Без корма он медленно умирал.
Порой Джей почти жалел его. Но, возможно, это была уловка чудовища, заставляющая его так думать. Забудь о нем, пусть подохнет, - говорил он себе. - Оно не щадило своих жертв.
Но потом он жалел об этих мыслях. Слова Пелинграда, призывавшие взять на себя заботу о звере, эхом звучали в голове. И как бы безумно это ни казалось, Джей всерьез обдумывал эту ношу. Ты такой же, как я, - повторял голос старика.
А затем настало утро, когда он спустился к завтраку и увидел на шее матери синяки, похожие на отпечатки пальцев, и ее заплаканные глаза. Позже он нашел в шкафу спальни отца собранный чемодан и два билета на Бермуды, лежавшие на тумбочке без всякого стыда. Той ночью телефон звонил чаще. Отец больше не уходил в другую комнату. Он говорил кокетливым тоном, строя тайные планы, глядя прямо на мать и ухмыляясь.
Поведение отца бесило Джея, но он был бессилен.
Или нет?
На следующий день Джей снова оказался у Пелинграда. Не у дорожки, а в самой яме, среди пепла.
Он оставил записку на лобовом стекле отцовского пикапа, под дворником. Записку, что должна была задеть за живое.
Джей сидел, ощущая холод, поднимающийся из земли, и даже наслаждался им. Что-то в нем ожесточилось, сердце заледенело, но мысли стали ясными, как лед. И он не мог отрицать, что это чертовски приятно.
Он услышал рев мотора, хруст гравия, хлопок двери.
- Джей! Где ты, черт возьми?
Пепел под ним дрогнул и прогнулся.
Джей погладил землю.
- Потерпи, - прошептал он. - Он идет.
Он знал, что поступает неправильно. Что это, возможно, грех в глазах Бога.
Но один маленький кусочек... разве это повредит?
"Кровососы!"
Бертран Пине открыл письмо из офиса коронера Нового Орлеана, заранее зная, что содержимое ему не понравится. Он развернул лист бумаги, пропустил медицинскую терминологию, которая казалась его акадийскому уму излишне напыщенной, и нашел ту крупицу информации, что искал. Мозжечок и большой мозг объекта, судя по всему, были насильственно удалены, оставив большую часть продолговатого мозга нетронутой. Внутри черепной полости обнаружились лишь скудные остатки разжиженного мозга. Источником удаления тканей оказалось круглое отверстие диаметром 5.3 сантиметра в задней части черепа, расположенное между ламбдовидным швом и задним родничком.
- Пресвятая Дева Мария! - тихо выдохнул шериф прихода Сент-Аделина с густым каджунским акцентом. - У нас тут творится что-то чертовски скверное.
Почти мгновенно в дверях его кабинета появилась голова его секретарши и диспетчера.
- Вы что-то сказали, шериф?
- Нет, мэм, мисс Евангелина, - ответил он, поспешно засовывая письмо под стопку бумаг. - Нечего вам беспокоить свою хорошенькую головку.
Евангелина Дюпри - семидесяти двух лет, худая как жердь, с волосами черными, как спина щитомордника, - подозрительно посмотрела на Бертрана.
- Это письмо имеет отношение к телам, найденным в протоке?
- Может, и так... но это официальное дело полиции, мисс Евангелина. Вы же не полицейская дама, а из административного отдела, так что не стоит вам об этом думать.
- Не смейте мне такое говорить, шериф, - высокомерно заявила она. - Я честно плачу налоги в Сент-Аделина, и мне не все равно, что здесь творится! - oна сдвинула брови, и ее взгляд за роговыми очками стал колючим. - Люди гибнут, их головы и тела размозжены, опустошены, а иных и вовсе до капли крови высосали... это сущий кошмар! Если хотите знать мое мнение, то виноват тот доктор с Рубешуа-Пойнт. Сидит там один в своей глуши, и одному Богу ведомо, какие дела он там проворачивает!
- Оставьте в покое Отиса Лувьера, - сказал ей Берт. - Он хороший доктор, и у меня нет причин его подозревать. К тому же он ученый, творит чудеса. Помните, как он вылечил младшую дочку Эйлин Шовен? Ту, с хромой ногой, что была короче на три дюйма? Лувьер делал ей уколы, и нога выросла, как надо. Чудо, да и только!
- Больше похоже на дьявольское зелье! Лувьеру тридцать восемь, ни жены, ни детей, живет в глуши со своей лабораторией полных
