Роман Лерони - Багряный лес

Было 6:34 утра.

За окнами было серое утро. Еще шелестел дождь.

Рубен покосился на часы, хотя уже делал это минуту назад.

— Неужели в Белом доме до сих пор не могут оторвать свои изнеженные зады от кроватей? — Он сокрушался по этому поводу каждые пять минут. — Сотен, когда отправили телеграмму?

Сенатор прекрасно знал, когда отправили сообщение в Вашингтон, но его угнетало бездействие и тишина.

— Шесть часов четырнадцать минут назад, — не прекращая беготни, отчеканил Демир, словно он только тем и занимался, что отслеживал, сколько времени прошло со времени отправки телеграммы.

— Демир, вы не устали бегать?

— Нет, Клаус. Я пытаюсь разобраться в том, что произошло.

— Ах, пытаетесь, — мелко и ехидно закачал головой Рубен. — Удачи, уважаемый… К обеду вас упакуют в смирительную рубашку. Это я вам точно говорю.

— Мне кажется, что вам все понятно, — съязвил Сотен. — Может поделитесь тогда? Спасете нас от приюта для душевнобольных.

Сенатор Рубен бросил в его сторону презрительный взгляд.

— Ни черта мне не понятно, — тихо произнес он. — Беспокоит только одно: как на ваши выдумки отреагируют в Белом доме.

— Довольно, — прервал его недовольное бормотание Макартур. Все обернулись в его сторону, ожидая продолжения, но генерал сидел молча, с закрытыми глазами и громче прежнего стучал пальцами по столу.

Телефонный звонок, раздавшийся в давящей тишине кабинета, был подобен грому. Все вскочили со своих мест и подошли к Рубену, который, напротив, не спешил проявлять такую бурную реакцию. Телефон тем временем продолжал звенеть, а сенатор молча и неподвижно восседал в кресле, невозмутимо дымя своей сигарой с таким видом, словно этот звонок касался его меньше всего. Когда терпение окружающих было на исходе, и кто угодно был готов снять телефонную трубку, Клаус медленно развернулся, встал, неторопливо подтянул к столу кресло, опять сел в него, и лишь после этого нарочито ленивого церемониала взял в руки трубку.

— Да, господин Президент…

Говорили они долго. В разговоре Рубену принадлежали лишь отдельные и короткие фразы, вроде: "Разумеется, господин Президент…", "Само собой, господин Президент…", "Я обязательно проверю (разберусь, уточню, рассмотрю), господин Президент…", "Несомненно (а как же, обязательно, не сомневайтесь) господин Президент…" По этим фразам все остальные, столпившись вокруг Клауса, пытались догадаться, о чем говорил Президент, который в ответственные моменты всегда брал ответственность на себя, никому не позволяя вносить собственные коррективы, поступал так, как и полагалось главе государства. Когда голова сенатора поворачивалась, и взгляд маленьких, заплывших жиром глаз обволакивал кого-нибудь из присутствующих, все понимали, что именно о нем шла сейчас речь. Больше и дольше всех удостаивался такого взгляда Редерсон.

— Все будет исполнено в точности, господин Президент, — закончил разговор сенатор, и перед тем как положить трубку на аппарат, с улыбкой пожелал: — Доброго вам утра, господин Президент.

В этот раз он не стал испытывать терпения собравшихся.

— Президент сказал, что данное событие не должно ни в коей мере сказаться на ходе испытаний "Зари в небе". — Он говорил тоном человека, которого неожиданно облекли особой властью. Он сделал длинную и многозначительную паузу. — И… Добавил, что данные события ожидались… Мне поручено собрать все имеющиеся документы и свидетельства, утяжелить их грифом особой секретности и немедленно отправить в Вашингтон с главным свидетелем, лейтенантом Редерсоном…

Том перестал дрожать. Это никак не входило в его планы: он должен был вот-вот получить свой долгожданный отпуск и провести его на океанском побережье, чтобы поднакопить сил для новых фронтовых испытаний, в которых ему, как кинохроникеру, предстояло участвовать непосредственно. Он понимал, что "дела" в Вашингтоне заберут у него этот долгожданный отпуск. Там никто не захочет его слушать. Том почувствовал, как вместо изнуряющего озноба его охватывает уныние от осознания собственного бессилия перед мощной государственной машиной.

— Ввиду того, что наш лейтенант чувствует себя недостаточно хорошо, чтобы выдержать многочасовой перелет в столицу, — продолжал сенатор Рубен, — я попрошу генерала Макартура предоставить в сопровождение Редерсону опытного медика — дело серьезное и не терпит отлагательства. Генерал, когда выполните мою просьбу, немедленно начинайте испытания "Зари" Я отправляюсь с членами комиссии в главный командно-наблюдательный бункер, чтобы оттуда следить за ходом испытаний. — Проходя мимо Тома, он дружелюбно бросил: — Удачи, лейтенант. Я нисколько не удивлюсь, если с сегодняшнего утра вы окажетесь в чине капитана.

Он пошел к дверям, но там вдруг остановился с таким выражением лица, словно неожиданно вспомнил о чем-то. Он широко улыбнулся:

— Джентльмены, Президент в это верит! Кажется, начинаю верить и я…

На коленях лежал тонкий портфель. Том сидел в кресле с закрытыми глазами и чувствовал его небольшую тяжесть. Портфель был пристегнут к его руке тонкой, но очень крепкой цепочкой. Прочный и массивный браслет холодным металлическим обхватом сжимал запястье. Это было очень неудобно, но он не мог снять кольцо браслета, так как ближайший ключ находился где-то в Вашингтоне. Воздух в салоне самолета был свеж и прохладен. Ряды удобных кресел были почти пусты, лишь кое-где сонно мотались по подголовникам коротко стриженные головы охранников и телохранителей из отряда сопровождения. С самого начала они вели себя незаметно и тихо, старались не мозолить глаза и не докучать своему "объекту" излишней опекой — что могло случиться в самолете летящем на высоте шестнадцати тысяч футов[9] с курьером секретной правительственной почты? От последней мысли в душе Тома шевельнулось гулкое чувство тщеславия.

Не открывая глаз, он скользнул свободной рукой во внутренний карман кителя, нащупал в мягком атласном нутре твердый край бумаги и вытянул его наружу, и лишь после этого открыл глаза, чтобы рассмотреть то, что достал.

В его руке была фотокарточка…

Сидящее на столе чудовище. Суровые глаза монстра даже с бумаги прожигали насквозь сознание своей холодной проницательностью. Лысая голова с торчащими, длинными, заостренными кверху, настороженными ушами. Слабый, недовольный оскал пасти, с выпирающими в разные стороны конической формы острыми зубами. Огромные, не поместившиеся в кадр, распахнутые крылья. Изломанные мукой сильные руки. Взметнувшийся для предупредительного жеста хвост со стрелой на конце, исчерченный частыми и тонкими буграми кольцевых мышц. Напряженные, извитые линиями толстых вен, огромные бугры плечевых и грудных мускулов. Впалые ребра и сведенный мучительной предсмертной судорогой раненый живот. С карточки в мир, острыми глазами смотрело страдание.