Шарлотта Джей - Кости мертвецов

— Подождите!

Она остановилась и повернулась к нему.

— Вы забыли рюкзак, — сказала она.

Он жалобно посмотрел на нее, потом на тропинку, где лежал рюкзак. Он боялся отойти. Даже несколько шагов, разделявших их, казались ему пропастью. У него было такое чувство, что, если он отвернется от нее хоть на миг, она исчезнет навсегда, поглощенная джунглями. И он останется один. Она поняла, о чем он думает, и тихо сказала:

— Я вас подожду.

Только когда она пообещала ему это, он повернулся и послушно поплелся за рюкзаком.

Они пошли вперед. Тропинка сворачивала от реки в джунгли. Стало жарко, воздух был влажный и удушливый. Но они не так страдали от жары и усталости, как в предыдущие дни, как будто их души оставили тело, продолжающее по привычке передвигать ногами.

То и дело в голове Вашингтона всплывали вопросы. Что мне делать? Что говорить? Как я им это объясню? Они снова зароются в землю, словно те болотные твари, что прячутся в иле. Он лишь изредка вспоминал о прошлом или будущем. Тело теперь не принадлежало ему; воля покинула его. Он шел, потому что впереди шла Стелла, а он не мог без нее. Он не боялся, потому что уже утратил способность чувствовать что-либо. Позади смыкались, будто занавес взбунтовавшейся сцены, джунгли, и каждое дерево и каждый куст были как две капли воды похожи на другие деревья и кусты. Лишь время от времени в душу его на цыпочках прокрадывалось ощущение этой затаившейся, выжидающей, мстительной тишины, от которого его спасало только присутствие Стеллы.

Стелла остановилась. Он не имел представления, сколько они шли. Может быть, несколько минут, а может, часов. Они вышли на широкую поляну под непроницаемым куполом листвы. Судя по всему, когда-то она была полностью очищена от растительности до самых деревьев, но теперь почти вся заросла подлеском, и только посередине виднелся клочок голой земли. Вокруг возвышались стройные стволы фиговых деревьев с длинными листьями, вздымающимися вверх, словно церковные своды. По деревьям стлались вьющиеся растения, на каждой ветке которых висело по одному яркому, круглому, напоминающему апельсин плоду — казалось, будто джунгли украшены рождественскими гирляндами. Подлесок здесь был реже, и меж корней деревьев сияли зловещей чистотой высокие белые лилии.

— Как здесь красиво.

Но Вашингтон озирался вокруг с явным беспокойством. Он чувствовал себя как лунатик, очнувшийся в разрытой могиле.

— В чем дело? — спросила Стелла.

— Мне знакомо это место!

— Любой бы его запомнил.

— Мы всего в десяти километрах от деревни!

— Хорошо. Час дня. Мы должны быть там к трем, хотя тропинки здесь такие заросшие, что можно подумать, будто по ним сто лет никто не ходил.

Вашингтон не слушал ее. Он не мог поверить, что они забредут так далеко. Ночная тень у постели, кокос на двери — все ерунда. Его не пугала даже тишина джунглей. Они были в десяти километрах от Эолы. По этой траве каждый день ходили ноги людей из Эолы, эти листья трогали их руки, эти оранжевые фрукты, ослепительные лилии использовались жителями Эолы как целебное средство. Эти деревья и кусты были союзниками народа, воздух давил проклятием Эолы, повсюду витали духи умерших.

— Мне подумалось: как странно, что мы никого не встретили, — сказала Стелла.

Он посмотрел на нее безумными глазами.

— Кого не встретили?

— Я о том, что по этим тропинкам никто не ходит.

— Они охотятся по другую сторону от деревни. Здесь им не нравится.

— Лес кажется совсем пустым. — Она прислушалась. Потом снова взглянула на Вашингтона. — Почему вы так боитесь этого места? — осторожно спросила она.

Он промолчал, и тут вдруг она все поняла.

— Именно здесь умер Серева?

Он кивнул.

— Его похоронили здесь?

— Да. — Он затравленно огляделся вокруг. Он не видел могилы и не знал, в каком месте она была. Той ночью ему было так же страшно, как сейчас.

— Понимаю. — Лицо ее помрачнело.

Он надеялся, что, если расскажет ей все, она не решится идти дальше.

— Мы расположились здесь на ночь, — начал он, — после того, как ушли из Эолы. И здесь он умер. Бедный Уорвик, он так горевал… — Стелла двинулась вперед. Он побежал за ней и схватил за руку. — Какой смысл идти дальше? — выпалил он. — Там нечего делать. Это просто деревня, такая же, как другие.

Она окинула его пристальным взглядом, но ничего не сказала. Высвободив руку, она пошла прочь. Когда мы вернемся, подумал Вашингтон, я убью ее за это. Но, с другой стороны, ему было так необходимо ее понимание. И ему ничего не оставалось, как последовать за ней. Они пошли по заросшей тропе, погружаясь в настороженную тишину.

Дорожка была слишком узкой для двоих, и Стелла шла впереди. Вашингтон едва не наступал ей на пятки. Спереди его прикрывала Стелла, но спиной он чувствовал, как что-то подбирается к нему сзади, все ближе и ближе. Это был даже не человек. Временами он представлял ползущую по тропинке к его ногам липкую грязь. Иногда это было какое-то серое, аморфное, извивающееся существо; иногда — один рот, иногда — пара круглых глаз без век. В его сознании не складывался образ человека, только отдельные части: оторванная рука, тянущаяся вперед, или ветвь, цепляющаяся за него, словно рука; зеленый побег, зараженный человеческой злобой. А иногда все это пропадало, и оставалось только ощущение вихря, дышащего ему в шею. То ему чудилось, что его нос улавливает легкий острый запах, разливающийся в воздухе. И это было ужаснее всего.

Не удержавшись, он оглянулся. Сзади ничего не было, но у него создалось впечатление, что он обернулся слишком поздно и не заметил молниеносного движения за спиной. Что-то промелькнуло и исчезло. Листья кустов подрагивали, как будто в них кто-то только что скрылся.

— Вы знаете, где мы? — спросила Стелла.

Она снова остановилась. Вашингтон положил руку ей на плечо. Теперь, когда они стояли на месте, ему казалось, что лучше бы уж они продолжали идти. Он огляделся по сторонам. Они были неизвестно где. Все те же фиговые деревья, всклоченный подлесок, наползающий на тропу. Потом он услышал шум реки.

Сначала он решил, что это просто тишина, только немного звонче, или ненасытные джунгли, впивающиеся в ил корнями, которые поят земными соками плоские широкие листья. Но это было журчание реки, видневшейся справа за деревьями. Он видел, как сверкает вода. Теперь до деревни оставалось не больше четверти мили.

Он не мог идти дальше, он не мог убить ее, он не мог оставаться здесь один. Он ничего не мог. Он мог только твердить:

— Не ходите!

— Почему?

— Мы почти на месте.