Стивен Кинг - Чёрный дом

Она поворачивается к Генри, на лице которого написано, что он хотел бы находиться в сотне миль отсюда.

— Извините, я знаю, что мои слова звучат очень уж хладнокровно. Из-за этой истории с Рыбаком я расстроена не меньше других, учитывая, что двое детей погибли и еще одна девочка пропала. Мы все так расстроены, что соображаем с трудом. Но ужасно не хотелось бы, чтобы нас втянули в это дело, понимаете?

— Я прекрасно все вижу, — отвечает Генри. — Будучи одним из тех слепых, на которых постоянно ссылается Джордж Рэтбан.

— Ха! — вырывается у Пита Уэкслера.

— И вы со мной согласны, не так ли?

— Я — джентльмен и соглашаюсь со всеми. Я соглашаюсь с Питом в том, что наш местный монстр мог похитить еще одного ребенка. Патрульный Чита, или как его там, вроде бы выглядел слишком озабоченным, так что речь не могла идти о похищенном велосипеде. И я соглашаюсь с вами, что «Макстон» нельзя винить за случившееся.

— Верно, — кивает Ребекка.

— Если только здесь нет человека, имеющего отношение к убийствам этих детей.

— Но это невозможно! — восклицает Ребекка. — Большинство находящихся у нас мужчин не могут вспомнить даже собственного имени.

— Десятилетняя девочка сможет справиться с любым из этих доходяг, — поддакивает Пит. — Даже те, кто не страдает старческой болезнью,[52] ходят в собственном… вы понимаете.

— Вы забываете про персонал, — говорит Генри.

— Что? — Ребекка на мгновение теряет дар речи. — Да перестаньте… Это безответственное заявление.

— Ваша правда. Возможно. Но, если все это будет продолжаться, никто не может быть вне подозрений. Таково мое мнение.

По спине Пита Уэкслера вдруг пробегает холодок: если городские копы начнут допрашивать пациентов «Макстона», его «развлечения» могут вытащить на свет божий и Уэнделл Грин устроит себе еще один праздник. И тут ему приходит в голову блестящая идея, которую он сразу же озвучивает, в надежде произвести впечатление на миз Вайлис:

— Знаете что? Копы должны поговорить с этим парнем из Калифорнии, знаменитым детективом, который прищучил Киндерлинга два или три года назад. Он, кажется, живет где-то неподалеку. Нам нужен такой ас. Нашим копам Рыбак не по зубам. А этот парень, он, возможно, с ним справится.

— Как к месту вы это сказали, — поворачивается к нему Генри. — Я с вами полностью согласен. Пора Джеку Сойеру браться за дело. Я переговорю с ним еще раз.

— Вы его знаете? — спрашивает Ребекка.

— О да, — кивает Генри. — Знаю. Но мне тоже пора браться за дело, не правда ли?

— Еще есть несколько минут. Пока все на улице.

Ребекка выводит его из коридора в актовый зал, и втроем они пересекают его, направляясь к возвышению. Микрофон Генри поблескивает перед столом, на котором стоят динамики и проигрыватель.

— Места тут много, — говорит Генри с пугающей Ребекку точностью.

— Неужели вы это чувствуете?

— Безусловно, — отвечает Генри. — Мы, должно быть, близко.

— Все перед вами. Вам нужна помощь?

Генри выставляет ногу, постукивает по полу импровизированной сцены. Проводит рукой по торцу стола, находит микрофон.

— На данный момент нет, дорогая. — И поднимается на возвышение. Касаясь рукой стола, огибает его, находит проигрыватель. — Все отлично. Пит, вас не затруднит поставить коробки с пластинками на стол? Ту, что сверху, вот сюда, следующую — справа от нее.

— Каков он, ваш друг Джек? — спрашивает Ребекка.

— Дитя шторма. Котик, но с острыми когтями. Должен сказать, иной раз с ним очень нелегко.

Через раскрытые окна доносится шум толпы, гул разговоров прорезывает детские крики и песни, исполняемые под аккомпанемент дребезжащего старого рояля. Пит уже положил на стол коробки с пластинками.

— Я, пожалуй, пойду, потому что Шустрик, наверно, уже ищет меня. После того как они придут сюда, предстоит большая уборка.

Пит выходит, катя перед собой тележку. Ребекка спрашивает, чем она может помочь.

— Верхний свет включен, не так ли? Пожалуйста, погасите его и подождите, пока появится первая волна. Потом включите розовый прожектор и готовьтесь к тому, что сердце выскочит у вас из груди.

— Вы хотите, чтобы я выключила свет.

— Вы все поймете.

Ребекка идет к двери, выключает верхний свет и, как и обещал Генри, все понимает. Мягкий дневной свет, вливающийся в окна, заменяет слепящий глаз электрический. Актовый зал словно плывет в туманной дымке. «Розовый луч будет здесь к месту», — думает Ребекка.

На лужайке заканчивается прелюдия к танцам. Старички и старушки доедают клубничные пирожные и допивают газировку за столиками, а господин в соломенной шляпе и красных подтяжках, играющий на рояле, с последними громкими аккордами «Сердца и души» закрывает крышку клавиатуры и встает под аплодисменты. Внуки, которым никак не хотелось (а что делать?) идти на этот фестиваль, теперь шныряют между столами и инвалидными креслами, избегая взглядов родителей и надеясь заполучить последний воздушный шарик у женщины в клоунском наряде и огненно-рыжем парике, которая их раздает.

Элис Уитерс аплодирует пианисту: сорок лет тому назад под ее руководством он из-под палки постигал азы игры на рояле, зато теперь польза очевидна: он может заработать несколько баксов в свободное от основной работы (продает спортивные костюмы и бейсболки на Чейз-стрит) время. Чарльз Бернсайд, отмытый добросердечным Батчем Йерксой, в белой рубашке и грязных широченных штанах стоит чуть в стороне от толпы под большим дубом, не аплодирует — недовольно фыркает. Расстегнутый воротник оголяет морщинистую шею. Время от времени он вытирает рот рукой или ковыряет иззубренным ногтем в зубах, но не двигается. Выглядит так, будто его высадили на обочине дороги, да там и оставили. Если кто-то из расшалившихся внуков приближается к Берни, его тут же уносит в сторону, словно отталкивает неким силовым полем.

Между Элис и Берни три четверти резидентов «Макстона» доедают пирожные за столами, тяжело ходят, опираясь на палочки, сидят в креслах-каталках, зевают, дремлют, смеются, пердят, вытирают свежие пятна, оставленные клубникой на одежде, смотрят на родственников, на свои дрожащие руки, в никуда. Полдюжины тех, кто дальше всех ушел от реальности, сидит конических ярко-красных или ярко-синих шляпах, символизирующих праздничное веселье. Женщины с кухни уже ходят между столами с большими мусорными мешками из черного пластика, потому что очень скоро им нужно возвращаться на рабочие места и готовить картофельный салат, картофельное пюре, тушенный в сметане картофель, тушеную фасоль, салат с «Джелло»,[53] салат с маршмэллоу,[54] салат со взбитыми сливками плюс, разумеется, большой клубничный торт!