Стивен Кинг - Доктор Сон

— Угу, — ответил Билли. Потом неохотно добавил:

— В последние дни стало немного хуже, но ничего такого, что не давало бы мне уснуть.

«Врешь ты все», подумал Дэн, но промолчал. Главное уже сделано: он все-таки затащил этого упрямого сукиного сына к врачу.

Дэн сидел в приемной, листая журнал «ОК!» с принцем Уильямом и его красивой, но тощей женой на обложке, когда из-за закрытой двери кабинета послышался жуткий крик боли. Через десять минут вышел Феллертон и уселся рядом с Дэном. Посмотрев на обложку «ОК!», он сказал:

— Может, этот парень и унаследует британский престол, но все равно к сорока годам он будет лысым, как бильярдный шар.

— Наверное, вы правы.

— Само собой. В делах человеческих балом правит генетика. Я пошлю вашего друга в центральную больницу Мэна на компьютерную томографию. И я почти уверен в том, что она покажет. Если я прав, то я запишу мистера Фримэна к сосудистому хирургу на небольшое шунтирование. На завтрашнее утро.

— А что с ним?

Билли уже шел к ним по коридору, застегивая ремень. Его загорелое лицо пожелтело и блестело от пота.

— Док говорит, что на моей аорте есть вздутие. Как пузырь на шине автомобиля. Только вот шины не орут, когда в них тыкают.

— Аневризма, — пояснил Феллертон. — Конечно, есть вероятность, что это опухоль, но я так не думаю. В любом случае, время поджимает. Чертова штуковина выросла с мячик для пинг-понга. Хорошо, что вы убедили его пройти осмотр. Если бы она лопнула, а больницы поблизости не оказалось… — Феллертон покачал головой.

Томография подтвердила диагноз Феллертона, и в шесть вечера Билли уже лежал на больничной койке, казалось, сразу уменьшившись в размере. Дэн сидел рядом с ним.

— Я бы душу продал за сигарету, — сказал Билли с тоской.

— Ничем не могу помочь.

Билли вздохнул.

— Все равно надо бросать. А тебя в «Доме Ривингтон» не хватятся?

— У меня выходной.

— Здорово же ты его провел. Знаешь что, если они меня завтра не прикончат своими ножами и вилками, я, наверно, буду обязан тебе жизнью. Не знаю, как ты догадался, но если тебе что-то от меня понадобится — что угодно, — ты только попроси.

Дэн вспомнил, как десять лет назад сошел по ступенькам междугородного автобуса под снежную паутину, тонкую, как фата невесты. Он вспомнил свой восторг при виде ярко-красного локомотива «Хелен Ривингтон». И как этот человек спросил его, нравится ли ему маленький поезд, вместо того, чтобы послать подальше и велеть не тянуть лапы куда не надо. Совсем небольшой добрый поступок, но он открыл ему путь туда, где он был сейчас.

— Билли, дружище, это я у тебя в долгу и вряд ли когда-нибудь смогу его оплатить.

За годы трезвости Дэн заметил одну странную вещь. Когда дела не ладились — например, однажды утром году в 2008, когда он обнаружил, что кто-то камнем разнес ему в машине заднее стекло, — он редко думал о выпивке. Зато когда все шло хорошо, старая добрая жажда каким-то образом возвращалась вновь. Тем вечером по дороге домой из Льюистона, как раз тогда, когда все было просто зашибись, Дэн заметил придорожный бар под названием «Ковбойский сапог» и испытал почти непреодолимое желание зайти. Зайти, посидеть, слушая Дженнингса, Джексона и Хаггарда, ни с кем не общаясь, не ввязываясь в неприятности и просто напиваясь. Чувствовать, как улетучивается тяжкий груз трезвости, — иногда оставаться трезвым было ничуть не легче, чем таскать свинцовые башмаки. А когда в кармане останутся последние пять четвертаков, он шесть раз подряд поставит «С бутылкой виски качусь я в ад».

Дэн проехал мимо придорожного бара, свернул на гигантскую парковку «Уолмарта» по соседству и открыл крышку телефона. Палец замер было над номером Кейси, но потом Дэн припомнил нелегкий разговор в кафе. С Кейси станется возобновить тему, особенно о том, что скрывает от него Дэн. Это ни к чему не приведет.

Видя себя как будто со стороны, Дэн свернул к придорожному бару и припарковался в глубине грязной стоянки. Его ничего не беспокоило. А еще он чувствовал себя как самоубийца, только что поднесший к виску заряженный пистолет. Стекло в машине было опущено, и Дэн слышал, как в баре группа играет старую песню «Дерейлерс» «Все любовники лгут». Играли вполне прилично, а после пары стаканов музыканты вообще покажутся звездами. Там будут дамы, которые захотят потанцевать. В кудряшках, в жемчугах, в юбках, в ковбойских рубашках. Их можно встретить везде. Дэн задумался, какое виски тут подают, и боже-боже, господь всемогущий, как же у него пересохло в глотке. Он распахнул дверцу машины, ступил одной ногой на асфальт и замер, опустив голову.

Десять лет. Десять хороших лет, которые он может спустить в унитаз за десять минут. Это будет легче легкого. Как пчелам мед делать.

«У всякой души есть дно. Однажды перед кем-нибудь ты обнажишь и свое. А если нет, то рано или поздно обнаружишь себя в баре со стаканом в руке».

«И я смогу обвинить в этом тебя, Кейси, — холодно подумал Дэн. — Смогу сказать, что ты лично вложил мне в башку эту мысль за чашкой кофе в „Санспоте“».

Над входом мигала красная стрелка и надпись: «Кувшины по два бакса до девяти вечера! „Миллер лайт“! Заходи, не стой!»

Дэн захлопнул дверцу машины, снова открыл крышку телефона и позвонил Джону Далтону.

— Твой друг в порядке? — спросил Джон.

— Готов как штык, операция завтра в семь утра. Джон, мне хочется выпить.

— О, не-е-е-т! — завопил Джон вибрирующим фальцетом. — Только не бухло-о-о-о!

Жажду как рукой сняло. Дэн рассмеялся:

— Ладно, мне нужно было это услышать. Но если ты еще раз заговоришь голосом Майкла Джексона, я точно запью.

— Слышал бы ты, как я пою «Билли Джин». Я просто монстр караоке. Можно тебя спросить?

— Валяй.

Через ветровое стекло Дэн наблюдал как приходят и уходят завсегдатаи «Ковбойского сапога», вряд ли беседуя между собой о творчестве Микеланджело.

— То, чем ты обладаешь, выпивка его… как бы это сказать… вырубала?

— Глушила. Клала подушку на морду и заставляла биться за каждый глоток воздуха.

— А теперь?

— Я использую свою силу Супермена во имя правды, справедливости и американского образа жизни.

— То есть ты не хочешь об этом говорить.

— Нет, — согласился Дэн, — не хочу. Но сейчас мне легче. Легче, чем я когда-то смел надеяться. Когда я был подростком…

Он замолк. Подростком он ежедневно боролся с безумием. Голоса в голове — это плохо, но видения нередко бывали и того хуже. Прежде он обещал и матери, и себе, что не станет пить как отец, но когда все же начал — в девятом классе, — облегчение было таким огромным, что оставалось только пожалеть, что не начал раньше. Утреннее похмелье было в миллион раз лучше кошмаров всю ночь напролет. И все это подводило к одному вопросу: сколько же он унаследовал от отца? И что именно?