Мария Галина - Медведки

— Почему? Она говорит, что ездила в Красноярск его рожать. И оставила там в роддоме. А сейчас, когда он переехал сюда, навела справки, и оказалось, это он. Ее давно утерянный сын.

— Да, но…

Тетя Лиза, которая с жадным интересом рассматривала знаменитые на весь город бриллианты Левицкой, прошипела:

— Молодые люди, нельзя ли потише?

Левицкая меж тем что-то сказала одному из широких молодых людей, и тот вежливо отобрал у Сметанкина микрофон.

Я подумал, она все-таки испугалась, что он откажется ее признавать.

И решила припереть к стенке. Публично. Чтобы уже не отвертеться.

Бедный Сметанкин.

— Дорогой Сергей, — сказала она звучным, хорошо поставленным учительским голосом, — я рада приветствовать тебя в этот знаменательный день!

— Я не понял, — Сметанкин растерянно посмотрел на ладонь, в которой больше не было микрофона, — вы, вообще, кто?

— От имени городской администрации, — продолжала Левицкая.

При словах «городская администрация» Сметанкин слегка расслабился. Он решил, что городская администрация решила отметить таким образом замечательную встречу родственников, о которой столько писали в газетах.

— Человеку нужны родные, — сказала Левицкая, — потому что кто еще поддержит его в трудную минуту. Сережа, я знаю, у тебя нелегкое материальное положение. У тебя неприятности…

— Какие еще… — выдавил Сметанкин. Я не видел, чтобы человек так стремительно менял окраску. Он сделался совсем белым. Даже губы.

— Я компенсирую все, что ты взял, — сказала Левицкая, — я уже говорила с твоей фирмой. Они отказываются от судебного преследования. Они подписали бумаги. Что не имеют претензий.

— Сережа сам глава фирмы, — сказал бедный папа. — Оставьте мальчика в покое. Что вам от него нужно?

Он так переживал за Сметанкина, что не побоялся страшной Левицкой. Он был у меня молодец, папа.

— Вы неверно информированы, — любезно сказала Эмма Генриховна. — Он бригадир ремонтников в фирме «Ариэль». И средства, которые были отпущены на закупку стройматериалов и на заработную плату, — она обвела рукой с микрофоном зал, белые столы, белые тарелки, белые занавеси на потемневших окнах, — он потратил на все это. Не важно, — продолжала она торопливо, — Сергей, ты просто не понимаешь… Я перед всеми этими достойными людьми… в присутствии свидетелей…

— Слушай, слушай, — сказал я Рогнеде, исправно исполняя роль греческого хора.

— Официально объявляю тебя своим сыном, — сказала Левицкая.

В одной руке она держала микрофон, а пальцем другой руки оттягивала свое алмазное колье, пока оно не разорвалось и не скользнуло на пол, точно струйка сверкающей воды. Она даже не глянула — железная женщина!

— Каким еще сыном? — Совершенно белый Сметанкин придвинулся к моему папе, точно ища у него защиты, и папа положил свою старческую руку со вздутыми венами на его сильную лапу.

— Тебе надо, чтобы я раздевалась перед всеми этими людьми? — спросила Левицкая. — Хорошо. Так вот, я родила тебя не от мужа. От другого человека. Чтобы скрыть беременность, я поехала в Красноярск. На курсы повышения квалификации. Если вам все это интересно, конечно, — добавила она, обводя взглядом толпу притихших родственников, — хотя вам, конечно, интересно. Не сомневаюсь. Так вот, Сережа, там я оставила тебя в роддоме, но какое-то время…

Я смотрел на нее и вдруг понял, почему она так спешит.

— Нет, — Сметанкин смотрел на нее с ужасом, словно увидел чудовище, — ты… ужасная старуха! Я тебя не знаю! Не знаю, откуда ты взялась.

Левицкую знал весь город, но Сметанкин ведь только недавно приехал.

— Моя мама умерла! — кричал Сметанкин, обернувшись почему-то к моему папе. — Она и папа разбились на машине. Он купил машину и еще плохо водил, и они… неправда, у меня была хорошая мама. Она бы меня не бросила, маленького, если бы не умерла. Пошла вон, ведьма!

Он говорил точно испуганный маленький мальчик и все жался к моему отцу, который успокаивающе гладил его по плечу и приговаривал:

— Сереженька. Ну Сереженька! Ну успокойся. Мы все здесь. Мы все тебя любим.

— Тогда извините, — сказала Левицкая, — раз так, что ж…

Она спокойно встала, вернула микрофон распорядителю и пошла к выходу. Колье осталось лежать на полу лужицей воды. Один из квадратных молодых людей нагнулся, подобрал его и сунул в карман.

— С иском я все улажу тем не менее, — сказала она у двери.

— На ее месте, — сказала Рогнеда задумчиво (она взяла еще один мандарин и теперь сосредоточенно очищала его), — я бы поговорила с ним наедине. На что она рассчитывала?

— Она торопится. Вот почему.

— Что?

— Она очень больна, Рогнеда. В такой ситуации человек мало обращает внимания на приличия. Ей, собственно, уже на все наплевать. Кроме него. А что, он действительно не глава фирмы? Прораб?

— Да, — сказала Рогнеда, опустив глаза. Мандарин распадался на дольки. Каждая была точно мочка девичьего уха. Полупрозрачная, розовато-оранжевая, с нежнейшим перламутровым отливом.

— Ты знала?

— Да.

— И не сказала?

— Зачем? — Она пожала плечами. Тихая, спокойная, аккуратная. На ногте мизинца осталась черная лунка, она не до конца свела лак. Что она еще знала, о чем мне не сказала? О чем умолчала?

Я огляделся. Тимофеевы и Доброхотовы растерянно откладывали вилки и отодвигали стулья. Они не совсем понимали, что происходит.

Несколько Скульских вышли в холл и стояли там плотной кучкой.

Иван Доржович Цыдыпов, по-буддийски спокойный, остался сидеть где сидел и резал ножом ломтик осетрины. Ему-то что, он-то с самого начала не был сметанкинским родственником!

— Рогнеда, — сказал я быстро, — послушай. Я хотел на тебе жениться, даже когда думал, что ты авантюристка, пособница бандита и отравишь меня ради квартиры. Я готов был умереть, Рогнеда. Я понимаю, это звучит смешно, но я чувствую, я почему-то чувствую, что времени все меньше и скоро его не останется совсем. Ктулху встает из вод, Рогнеда, черт, да не в этом дело, ты только посмотри на них, вот-вот все закончится, все близится к концу, но давай проживем эти последние времена, как подобает людям. Выходи за меня замуж!

— Кому ты это предлагаешь? — Рогнеда по-прежнему глядела на свои руки, ломающие на дольки мандарин.

— Тебе!

— А кто я?

Я запнулся. Разбитная провинциалка? Готка? Веганка? Тихая девочка с оранжевым мандариновым шаром? Сколько ей на самом деле лет? Как ее на самом деле зовут? Как она на самом деле держится? Как разговаривает? Как выглядит, когда ее никто не видит?

Кого я полюбил? Которую ее?