Марьяна Романова - Страшные истории. Городские и деревенские (сборник)

— Я с бабкой почти не общалась. Есть какие-то смутные воспоминания из детства… Но последние годы она была совсем плоха: ничего не видела, не слышала и не соображала. Я ее побаивалась. И вот она умерла, и моя мать поехала разбирать ее вещи, и меня с собою взяла. Убираться было легко: почти все в мусор. Бабка до девяноста лет дожила, но ничего хорошего не нажила — сплошная ветошь. Но мать боялась пропустить какие-нибудь фотографии. А мне было скучно. Ну я и просматривала тоже бабкины бумажонки. Надеялась открытку найти или брошку. И вот попалась мне тетрадка эта, я ее машинально положила в сумку. Думала, что рецепты. А там… Сама посмотри.

С этими словами она извлекла из портфеля довольно толстую тетрадь неряшливого вида — картонная обложка вся в каких-то пятнах, страницы пожелтели от времени. Я машинально открыла ее — тетрадь была исписана мелким почерком, крайне неразборчивым. Вероятно, это был дневник, который вели много лет подряд, — в начале тетради почерк был округлым, почти детским и очень тщательным, как будто каждую букву выводили старательно и почти медитативно.

К концу тетрадь заполняли небрежно — слова сокращались, буквы стали угловатыми, подпирали одна другую, словно ведение дневника с годами из удовольствия превратилось в привычку. И сам текст выглядел все более путаным — какая-то куча мала из каракулей, незнакомых мне символов, каких-то похожих на кулинарные рецептов и небрежных зарисовок на полях.

— Что здесь написано? Мне трудно разобрать.

— Я сама с лупой вчера сидела, — вздохнула подруга. — И то половину не поняла. Но прабабка моя колдовать пыталась, факт.

— Да ты что? — У меня загорелись глаза. Мне было двенадцать лет. Мир все еще воспринимался набором сказочных сюжетов, каждый из которых требовал немедленного воплощения.

— Там какие-то заговоры, заклинания, рецепты зелий.

— И ты ничего не знала?

— Говорю же — мы не общались толком. Она всегда нелюдимая очень была. А к старости даже родню выносить перестала. Помню, мать на нее жаловалась. Ей было обидно, что даже с ней, внучкой единственной, общаться не хотят… Ну мы знали, что прабабка каждое лето по полям бродит и вроде травки какие-то собирает. А зачем травки, куда травки — кто ее разберет.

— Как же это интересно!

Прозвенел звонок, но я и с места не тронулась, и даже наоборот — поудобнее устроилась на подоконнике. Разве можно было сравнить перспективу сдвоенного урока физики и настоящее волшебство, которое я в буквальном смысле держала в руках. Да еще и время было такое — ожидание чуда. Все: и дети, и взрослые — мечтали о сказке.

Это было начало девяностых. Союз развалился, все вокруг выглядели чуть пьяными от внезапной свободы, но никто толком не понимал, как ею воспользоваться. Москва стала похожа на казино — пан или пропал. Можно было за считаные недели сколотить состояние на перепродаже какой-нибудь дрянной мелочи китайского производства, а можно было и получить пулю в висок ни за что.

Отец моей дворовой подружки в мае открыл кооператив по пошиву джинсов, а уже в августе рассекал по городу на пусть и подержанном, но все-таки «БМВ». Другую мою подругу родители, также внезапно разбогатевшие, вывезли на Канарские острова, и вернувшись, она рассказывала о пляжах с черным песком, деревьях, на которых растут крупные розовые цветы, и вулкане, из жерла которого к небу поднимается тонкая струйка пара.

Мы слушали и не могли понять: воспоминание это или фантазия. Наверное, когда средневековые путешественники возвращались из дальних стран и рассказывали о чудищах земных и морских, толпа внимала им с таким же коктейлем эмоций — жаждой верить в чудо, помноженной на ощущение невозможности.

А еще стала доступной информация. Тонны информации паутиной оплели Москву. Появились какие-то странные газеты, у каждой станции метро торговали книгами — на таких развалах можно было найти все, что угодно, от «Домостроя» до «Майн кампф». Один из папиных приятелей, инженер, внезапно вдруг увлекся уфологией, ездил в какие-то экспедиции и потом рассказывал нам то об огненных шарах, которые трое суток висели над далекой алтайской деревенькой, то о странном теле младенца, найденном в мусорном контейнере где-то в Сибири, — вроде бы, ребенок как ребенок, да только на лбу у него третий глаз.

Тетрадка с заклинаниями отлично вписывалась в этот колорит.

— Давай что-нибудь попробуем… Если тут есть рецепты, значит, попробовать можем и мы! — предложила я, осторожно перелистывая странички.

— А ты думаешь, зачем я тебе вообще об этом рассказываю, — усмехнулась подруга. — Я тоже хочу попробовать. Но одна — боюсь. К тому же, тут почти ничего не разберешь. Такое впечатление, что она специально писала карандашом и неразборчиво, чтобы никто другой не воспользовался.

— Странно, что она тогда вообще не сожгла тетрадь. Я читала, что ведьмы всегда точно знают день и час своей смерти. Могла бы и подготовиться. А если не сделала — значит, и против не была.

— Кое-что вчера мне удалось понять. Довольно понятный ритуал один есть. Только вот…

— Что? Что? Говори! — возбужденно потребовала я.

— Короче, мы с тобой можем вызвать дьявола. — В тот момент подруга казалась совсем ребенком.

Я же, воспитанная советскими атеистами, слово «дьявол» воспринимала без лишнего пафоса. И даже наоборот — с энтузиазмом неофита. Мне было, в общем, все равно, каким рецептом из тетради воспользоваться и кого «вызвать» — хоть дьявола, хоть гнома, хоть призрак Мэрилин Монро, — лишь бы уклониться от реальности в пользу сказки.

Ритуал был назначен на субботу — мои родители как раз должны были уехать с ночевкой на дачу. Все последующие дни были исполнены волнительных обсуждений предстоящего события. Держались мы деловито, как будто собирались говорить не с дьяволом, а с одноклассником, приглашенным на чай. Хотя, разумеется, до конца и не верили в то, что запланированное возможно. Это было что-то вроде игры, увлекательной и страшной.

В тетрадке указывалось, что нужно очертить мелом круг, а возле круга — нарисовать треугольник. В треугольник же — поставить зеркало из темного стекла, так, чтобы удобно было в него смотреть. И что дьяволу непременно нужно сделать подарок — иначе он не явится. Что-то милое сердцу — то, по чему будешь тосковать.

Ровно в три часа утра нужно было зажечь единственную свечу, и больше уже из круга не выходить. Наизусть трижды прочитать заклинание и смотреть в зеркало, ждать. А поговорив с дьяволом, можно приказать ему удалиться, а если не послушает — кинуть в зеркало горсть соли, над которой предварительно прошептать сто раз: «Адонай».