Последнее дело Гвенди - Стивен Кинг
– Я вам не верю. Это полный бред.
– Говорит человек, который верит, что будет править целой планетой, где сплошные красотки из порнофильмов и алмазные рудники для личного пользования…
Он бьет ее по лицу. В невесомости удар получается не особенно сильным, но она все равно потрясенно умолкает. Однажды ее уже били по лицу, но это было давно, еще в детстве. И человек, ударивший Гвенди, очень сильно о том пожалел… правда, прожил он после этого совсем недолго. Она широко распахивает глаза, и что-то в ее взгляде заставляет Уинстона попятиться и нацелить на нее зеленый тюбик.
Она думает: Я не сторонница смертной казни, но если мне представится случай, дорогуша, я убью тебя собственноручно. И если бы ты был как-то связан со смертью Райана, я постаралась бы убить тебя дважды. На твое счастье, это произошло раньше, чем ты ввязался во все это дело. Если верить твоему рассказу. И у нее нет причины ему не верить. По словам Уинстона, он познакомился с Бобби четырьмя годами позже, и зачем ему врать? Почти все их карты выложены на стол.
– Не стоит надо мной насмехаться, сенатор. Вам же потом будет хуже.
– Я не насмехаюсь. Я не помню, куда его спрятала.
– В таком случае вы мне уже не нужны, верно? Я найду его сам, с помощью моих китайских партнеров. Когда разберусь с остальным экипажем. – Он приподнимает над головой зеленый тюбик, и по его глазам видно, что он не отступится от своего намерения.
– Дайте мне минуту подумать. Пожалуйста.
– Даю тридцать секунд. – Он подносит к лицу руку с часами. – Время пошло.
Гвенди знает: Уинстон уверен, что она ему врет. Но Гвенди не врет. Она действительно не может вспомнить, и ей надо прибегнуть к мнемотехнике доктора Эмброуза, построить цепь ассоциаций, которая приведет ее к пульту управления. Но время стремительно убывает, и ей никак не удается нащупать начальное звено. В мыслях полный сумбур.
Да, говорит Ричард Фаррис, это нехорошо. Положение отчаянное.
В голове что-то мелькает, и когда Уинстон наставляет на Гвенди зеленый тюбик, она поднимает руку:
– Подождите! Я уже почти вспомнила!
Отчаянное положение. «Dire Straits». Не самая любимая группа Райана, но одна из любимых… и ему очень нравилась песня, где были слова… иногда ты – ветровое стекло, иногда – бьющийся о стекло…
– Жук! Иногда ты – ветровое стекло, иногда – бьющийся о стекло жук!
– Женщина, ты о чем говоришь?
– О жуках. О повелителе жуков. Это единственный человек в экипаже, кому я доверяю на сто процентов. Единственный, кто в меня верит. Адеш. Я отдала ему пульт управления. Попросила спрятать в лаборатории.
– Правда?
– Да.
– Ты знаешь, где именно в лаборатории?
Гвенди не имеет понятия.
– Да. Я вам покажу.
– Можно было бы убить тебя прямо сейчас и обыскать лабораторию самому, – говорит он. Поднимает зеленый тюбик… и сразу же опускает. И улыбается. – Но ты, дорогуша, меня разозлила. Еще как разозлила. Я хочу, чтобы ты увидела, как я заберу твой драгоценный пульт. Может, я даже оставлю тебя в живых. Кто знает?
Ты знаешь, думает Гвенди. И я тоже знаю.
– Пойдем, пока все еще завтракают. – Он машет рукой, в которой держит зеленый тюбик. – После вас, сенатор.
43
Пятый луч.
Гвенди с Уинстоном проходят по коридору мимо табличек на французском языке: «LAVEZ-VOUS LES MAINS»[12], «RAMASSE TA POUBELLE»[13] и даже «NE PASSE FUMER»[14]. Последнее вроде бы очевидно. Хотя кто знает французов с их «Голуаз»[15].
Здесь тоже слышится слабый, но различимый скрип. Гвенди уже успела к нему привыкнуть, а вот Уинстон, кажется, нет.
– Ненавижу этот звук. Как будто вся станция рушится.
– Нет, – говорит Гвенди. – Ее разрушите вы. Вы разрушите все.
Он пропускает ее замечание мимо ушей, словно это его не касается. Классический случай неизлечимого нарциссизма, думает Гвенди. Может быть, это болезнь всех мегауспешных людей. Боже, хотелось бы думать, что нет.
– Почему вы отдали пульт этому мулату? И что вы ему сказали?
Этому мулату, думает Гвенди. Господи боже. А Джафари, наверное, для него черномазый.
– Потому что я ему доверяю, я уже говорила. А что я ему сказала… – Она качает головой. – Я не помню.
Это ложь. Теперь она помнит все. Помнит, как тяжело было отдать пульт управления в чужие руки. Помнит, с каким любопытством Адеш разглядывал пульт. И, самое главное, она помнит, как говорила ему, что нельзя прикасаться к кнопкам. У вас может возникнуть практически неодолимое желание к ним прикоснуться, но ему надо сопротивляться. Сможете? Адеш сказал «да-да», он был уверен, что сможет, и, поскольку Гвенди надо было кому-то довериться, она отдала ему пульт. И с трудом удержалась, чтобы тут же не вырвать его обратно из рук Адеша, прижать к груди и закричать: Мое! Мое! Она даже помнит, что ей снова подумалось о Голлуме, называвшем Кольцо Всевластия «моя прелесть».
Но она все-таки отдала пульт.
– Ну вот, мы пришли, – говорит Уинстон, остановившись у двери с табличкой «АДЕШ ПАТЕЛЬ И ЕГО ЗВЕРИНЕЦ. БЕЗ СТУКА НЕ ВХОДИТЬ». – Думаю, мы обойдемся без стука.
Гвенди очень жалеет – и уже не впервые, – что на дверях лабораторий и личных кают на космической станции нет замков.
– После вас, дорогуша. Я не жду никакого сюрприза, но все же лучше перестраховаться.
Гвенди открывает дверь и заходит в лабораторию. Из динамиков портативной стереосистемы, закрепленной ремнем на рабочем столе, чтобы не летала по комнате, льется тихая ситарная музыка. Под ремень заткнуто какое-то небольшое кнопочное устройство.
Это первое, что видит Гвенди. Второе, что она видит… Такого она уж точно не ожидала. Она просила Адеша спрятать пульт управления в один из встроенных ящиков, которых здесь не меньше полусотни, но пульт лежит на виду: на полу в огороженном закутке, где Адеш проводит эксперименты с летающими насекомыми. Ей четко видны крошечные рычажки по бокам деревянного корпуса, ряды цветных кнопок на верхней панели. Дверь в стене из прозрачного оргстекла распахнута настежь.
– Что с этими мухами? – спрашивает Уинстон. Шесть или семь мух неподвижно зависли в воздухе над пультом управления. – Они, что ли, дохлые?
– Они отдыхают, – отвечает Гвенди. – Адеш, говорил, что они хорошо адаптируются к невесомости.
Она смотрит на стереосистему и на лежащий сверху приборчик, прижатый ремнем. Теперь она понимает. Она совершенно не представляет, как Адеш мог предвидеть подобную ситуацию, но да. Как-то смог. Она понимает и знает, что надо делать.
Если получится.
– Давайте, сенатор. Идите за пультом и отдайте его мне.
Она говорит очень медленно, четко и с расстановкой:
– Черта с два. Я хранила его столько лет и старалась хранить хорошо вовсе не
