Александр Варго - Льдинка
– Далеко не пару, – огрызнулся Тима. – Пойди и убедись сам. Можем посмотреть вместе.
– Я пойду, – сказал Дильс.
Тима тоже встал, хотя его тело сотрясала мелкая дрожь. Еще никогда ему не было так страшно, и он боялся снова посмотреть на свою подругу.
Когда они подходили к палатке, он подумал: что ужасного в толстяках? Переборов свои предрассудки, он полез внутрь за Дильсом.
Когда они очутились внутри, Тима сначала ничего не увидел, кроме завернутого в спальный мешок тела. Дильс осторожно дотронулся до него, никакой реакции.
– Яна, – позвал он.
Она повернулась к ним лицом. От неожиданности Тима отшатнулся назад, чуть не завалив палатку. Это была Яна… и не Яна. Еще несколько часов назад она была совсем другой! А теперь он с трудом узнал ее. Лицо раздуто, как воздушный шар, наполненный гелием, губы наводили на мысль об ее африканских корнях, а глаза ушли куда-то вглубь, как две пуговки, которые с силой вдавили в тесто, мясистые щеки, мокрые от слез.
– Яна… – начал Тима, но та хрипло выкрикнула:
– Что «Яна»? Хочешь предложить мне поесть?!
Все выглядели подавленными.
– Ты не хочешь наружу? Тебе нужен воздух, – сказал мягко Дильс, но Яна затрясла головой. Непомерно толстые бульдожьи щеки болтались из стороны в сторону, как холодец на тарелке. Тиме стало дурно, и он отчаянно захотел наружу. Что с ней такое?!
– Мне страшно, Дильс. Я не могу надевать свои вещи, – еле слышно сказала она. – Они становятся мне малы, ты понимаешь? Еще немного, и я не смогу самостоятельно ходить. А потом просто лопну, как гнилая тыква, вот потеха будет?
– Перестань, – Дильс кашлянул. Он избегал встречаться с ней взглядом. – С тобой… все будет в порядке.
Верил ли он сам в свои слова? Тима очень сомневался. Тон, каким они были произнесены, навел его на мысль, что, наверное, именно так охваченная ужасом медсестра говорит на войне солдату, которому снесло осколком полчерепа: Потерпи, родимый, с тобой все будет хорошо, в то время как тот уже бьется в агонии.
Яна ничего не ответила и отвернулась. Она поворачивалась с трудом, вздыхая и постанывая, как тяжелобольная женщина, которой стукнуло как минимум пятьдесят. Из спального мешка выскользнула рука, поправляя волосы, и Тима поспешил наружу, твердя себе, что эта рука ему просто померещилась. Потому что такого не бывает.
Не бывает, чтобы пальцы некогда худенькой девушки были похожи на толстые разварившиеся сосиски.
– Я не врач, но боюсь, что мои опасения подтвердились, – сказал Дильс, выйдя из палатки чуть позже. На лице проступила бледность.
– Что с ней? – упавшим голосом спросила Злата.
– Похоже, у нее элефантиаз, слоновая болезнь по-нашему, – произнес Дильс. – Больше ничего предположить не могу. Странно только то, что у нее поражены все участки тела. Как правило, эта болезнь чаще всего сказывается на голени. Единственное, что меня смущает… Но это так, неважно.
– Но как она могла подцепить это? – спросил Тима срывающимся голосом.
Дильс хотел что-то ответить, но его опередил Тух-Тух:
– Позволь с тобой не согласиться, Дильс, поскольку я немного знаком с этой темой. Слоновая болезнь может быть вызвана паразитическими червями, личинки которых передаются человеку при укусах москитов. После попадания в организм человека возбудитель заболевания поселяется в лимфатических узлах паховой области или…
– Короче, Тух-Тух! У нас нет времени на лекции, – с нетерпением перебил его Дильс.
– Можно и короче, хотя я уже и так почти все сказал. Элефантиаз встречается (заметьте!) в тропических и субтропических регионах, таких, как Африка, Аравийский полуостров и прочее. А мы здесь. Так что сами делайте выводы.
– Насколько это опасно? – спросил Антон.
– Для жизни никакой опасности нет, – ответил Дильс, и Злата бросила на норвежца вопросительный взгляд, словно доверяя больше ему, чем своему супругу. Тух-Тух важно кивнул, подтверждая слова Дильса.
– Вопрос в другом: с таким весом очень сложно передвигаться и вообще жить, – уточнил Дильс.
– Но что-то ведь можно сделать? – почти простонала Злата.
Все молчали. Тух-Тух изобразил на своем лице выражение, которое бывает у человека, сделавшего все, что было в его силах, и незаметно отошел.
– Ты сказал, что тебя что-то смутило, – напомнил Тима.
– Да, но возможно, мне померещилось. Знаете, мне показалось, что ее кости стали мягче, что ли…
– Бред, – сплюнул Костя. – У вас у всех крыша поехала после этого случая с пауком.
Прошло несколько часов. Дильс что-то читал, Тух-Тух завалился спать и дрых как кот уже почти пять часов. Делать, в общем-то, нечего, про Аммонита уже все забыли и теперь были озабочены происходящим с Яной. Какое-то время с ней находилась Злата, и после обеда Яна все же соизволила выйти, видимо, по своим женским делам. Злата ее сопровождала. Тима увидел лишь широкую бесформенную фигуру, с кряхтеньем переваливающуюся как утка. Стыдно признаться, но он отвел взгляд. Зрелище было отвратительным, но в глубине души он понимал, что ему не в чем себя винить. Например, Антон вообще отошел в сторону и старательно делал вид, что его заинтересовала какая-то замысловатая трещинка в скале.
Так же они прошествовали обратно, тихо и в полном безмолвии. Глядя на темные фигуры, бредущие к палатке, Тима неожиданно вспомнил какой-то древний фильм про пожилого короля, который жил в замке и выводил своего сына-урода на прогулку глубокой ночью, потому что никто не знал о нем.
Когда они скрылись в палатке, к нему подсел Антон.
– Тимыч, помнишь, что сказала Злата? Ну насчет золота?
– Не помню, – признался он.
– А я помню. Она сказала, что эти сокровища отравлены.
Тима удивленно посмотрел на него.
– Ты считаешь, что Яна могла… То есть… Но ведь это невероятно! Не вижу абсолютно никакой связи! Если бы дело было в еде, тогда еще ладно, но при чем тут монеты и камни? С нами-то все нормально?
Костя, видя, что Яна больше не показывается из палатки, подошел к ним.
– А я думаю, она от фосфорного слизняка заразилась, – сказал он, и Тима с Антоном поняли, что он слышал их разговор.
– Что она, съела его, что ли? – сразу отверг эту версию Тима.
– А что еще? Просто так жиреть никто не станет. Вот этот червяк зеленый поселился там у нее внутри, заодно яйца отложил…
– Заткнись, ради бога, – попробовал перебить Костю Антон, но того уже было не остановить:
– И все его семейство растет. А в один прекрасный момент она взорвется, а наружу черви полезут… И нам будет полный «банзай» в сиреневых штанах.
Поняв, что несет чушь, Костя сам замолчал, будто удивляясь собственной фантазии.
– Мужики, это и грех и смех, но мне кажется, что скоро мы не сможем спать с Яной в одной палатке. Нам просто не хватит места, – сказал Антон.
– И что ты предлагаешь? Пусть спит снаружи? – спросил зло Тима, и Антон заткнулся.
Они еще без особого интереса потрепались о какой-то ерунде, и разговор как-то сам угас. Костя отсел в сторонку, достал из пакета свои монеты (после долгих споров Дильс вернул ему их) и придирчиво разглядывал их в тусклом свете, отбрасываемом сталактитами, беззвучно шевеля губами. Он напоминал старого тролля, трясущегося над своим горшком с золотом.
Артур с едва скрытой усмешкой следил за суетой вокруг этого глупого придурка Аммонита и не менее придурковатой девки. Как ее, Яна?
Идиоты. Они до сих пор не поняли и, очевидно, никогда не поймут. Если бы Оссхор захотел, он бы за пять минут окутал их жалкий лагерь ядовитой слюной, которая режет все на свете, даже каленое железо, даже алмаз… Но его задача была другой, и он справился с ней отлично. Единственный выход теперь заблокирован на долгие дни, и любой, кто осмелится пройти сквозь паутину Оссхора, превратится в сырой дымящийся фарш. Аммонита тоже нет, и это значительно ослабило Злату, единственную, которая представляла опасность для НЕЕ.
Он молился на НЕЕ. Иначе нельзя, в противном случае от тебя останутся рожки да ножки, как от Оссхора. Ему не было жаль паука – он просто выполнял свой долг. Как и Артур… Но ему было ради чего стараться, ведь ОНО обещало ему встречу. Да, встречу, и он помнил об этом.
Встречу с Катей. Сегодня он снова видел сон и лишний раз убедился, что с ней все в порядке. И скоро он увидит ее. Он грезил этой встречей, и ради нее он был готов на все. Если бы ОНО пожелало убить Дильса, он без раздумий сделал бы это. Но божество пока молчало, и Артур не хотел проявлять излишнюю инициативу, это могло не понравиться ЕМУ… да-да, вполне возможно.
Сегодня утром он с удивлением почувствовал боль в указательном пальце, он был замотан какой-то тряпкой. Стиснув зубы, он разбинтовал его, по ходу дела вспоминая вчерашнюю ночь. Он уже сколол достаточно льда, но работы было еще много. Руки болели, старые мозоли, не успев зажить, вновь лопались, мешая кровь с гноем. И в какой-то момент он испытал самое настоящее наслаждение, и голос, этот нежный голос, с недавних пор прочно обосновавшийся в его мозгу, приказал ему сделать ЭТО. Как в тумане, Артур вытащил из кармана свой перочинный нож, вытащил самое длинное лезвие. Дыхание его участилось, глаза заволокло пленкой, он ощущал приближение оргазма. Затем он медленно, с любовью на лице, ввел лезвие под ноготь пальца. Лезвие вошло глубоко под ноготь, полилась кровь. С широкой улыбкой Артур надавил на лезвие, приподнимая ногтевую пластину, отрывая его от мясного ложа. Обнаженную трепещущую мякоть обдало холодком, но Артур продолжал улыбаться. В момент отделения ногтя от пальца он испытал оргазм, наверное, самый сильный и ошеломляющий за всю его жизнь.
