Альфред Баррэдж - Восковые фигуры

— Добрый вечер. — Чуть помолчав, он продолжил: — Едва ли есть необходимость говорить вам, — сказал он на чистом английском, — в котором угадывался лишь слабый иностранный акцент, — что вплоть до того самого момента, когда мне довелось невольно подслушать ваш разговор С уважаемым управляющим этого достойного заведения, я даже не мог и подозревать, что у меня возникнет счастливая возможность сегодня ночью составить вам компанию. Без моего разрешения вы не сможете ни говорить, ни двигаться, хотя и будете со всей отчетливостью различать каждое мое слово. Что-то смутно подсказывает мне, что вы, если так можно выразиться, несколько нервничаете, не правда ли? Мой дорогой сэр, не тешьте себя иллюзиями. Я не являюсь одной из этих презренных восковых фигур, которая каким-то чудом ожила и обрела способность говорить. Я и есть доктор Бурдет.

Он сделал паузу, откашлялся и чуть размял ноги.

— Прошу меня извинить, — продолжал он, — но я немного, как говорится, застоялся. И позвольте вам все объяснить. Обстоятельствам, изложением которых мне не хотелось бы утомлять ваше внимание, было угодно сделать так, что я поселился в Англии. Сегодня вечером я прогуливался неподалеку от этого здания, когда обратил внимание на то, что один из полицейских слишком уж пристально присматривается к моей персоне. У меня возникло, полагаю, вполне обоснованное предположение, что он собрался было пойти за мной следом, а потом, возможно, даже задать несколько неловких для меня вопросов. Поэтому я смешался с толпой и в итоге оказался здесь. Несколько дополнительных монет позволили мне проникнуть в комнату, где мы с вами в настоящий момент находимся, а вдохновение подсказало путь к спасению. В удобный момент я закричал: «Пожар!» — и когда все эти дурни устремились к лестнице, схватил свою восковую копию, сорвал с нее этот плащ с пелериной, который вы имеете удовольствие сейчас видеть на мне, нацепил его на себя, а саму куклу сунул сзади под платформу, после чего преспокойно занял ее место. Признаюсь, что после этого весь оставшийся вечер я томился и изнывал от скуки, но, к счастью, меня не всегда пристально разглядывали, так что временами мне удавалось сделать глубокий вдох или чуть изменить позу. Однажды какой-то сопляк завопил, будто увидел, как я шевелюсь. Насколько мне удалось расслышать, мамаша пообещала как следует наказать его и по приходе домой сразу же уложить в постель. Надеюсь, она выполнила свою угрозу. Характеристику, данную мне управляющим музея, которую я просто не мог не подслушать, нельзя, пожалуй, считать в корне неверной, хотя она и не лишена некоторого субъективизма. Могу официально вас заверить, что я не умер, хотя, пожалуй, даже к лучшему, что весь мир верит в обратное. Что же до его рассказа о моем, так сказать, хобби, которым я занимался на протяжении многих лет, хотя, надо признать, в последнее время не столь регулярно как прежде, то в целом оно соответствует действительности, хотя и грешит некоторой вульгарностью выражений. Вы знаете, что весь мир подразделяется на тех, кто что-то собирает, коллекционирует, и тех, кто этим не занимается. Последние нас в данный момент не интересуют. Что же до собирателей, то их интересует практически все что угодно, в зависимости от индивидуальных наклонностей каждого человека — от монет до сигаретных пачек, от мотыльков до спичечных этикеток. Я же коллекционирую глотки.

Он снова сделал небольшую паузу и внимательно присмотрелся к горлу Хьюсона. Во взгляде его промелькнул интерес, смешанный с явным неудовольствием.

— Я благодарен судьбе за то, что она свела нас сегодня здесь, — продолжал он, — и мне, наверное, было бы неудобно проявлять какую-то невежливость или излишнюю придирчивость. По соображениям личной безопасности я в последние годы несколько снизил свою былую активность и потому рад возможности удовлетворить свое несколько специфическое влечение. Но у вас такая худосочная шея, сэр, что если мне будет позволительно сделать подобное личное замечание… Если бы у меня была возможность выбирать, я никогда бы не остановил на вас свой выбор. Я люблю людей с толстыми шеями… — толстыми, красными шеями…

Он пошарил во внутреннем кармане, извлек из него какой-то предмет, который сначала потрогал смоченным слюной пальцем, а затем аккуратно поводил им взад-вперед по ладони левой руки.

— Это маленькая французская бритва, — обыденным тоном заметил он. — В Англии ими обычно не пользуются, хотя вы, возможно, где-нибудь ее встречали. Как правило, их правят о дерево. Лезвие, как вы не могли не заметить, очень узкое. Режет она не то чтобы очень глубоко, но все же достаточно для… Буквально через несколько секунд вы сами в этом убедитесь. Мне бы хотелось задать вам маленький прозаический вопрос, который обычно произносят в подобных ситуациях вежливые парикмахеры: бритва не беспокоит, сэр? — Он поднялся — невзрачная, но вполне зловещая фигура — и направился к Хьюсону, передвигаясь быстрыми, бесшумными шагами охотящейся пантеры.

— Не будете ли вы так любезны, — проговорил он, — чуть приподнять подбородок. Благодарю вас. Да, еще чуть-чуть. И еще, если можно, чуточку. О, большое вам спасибо!.. Мерси, месье, о, мерси… мерси…

В дальнем конце помещения в стену и потолок было встроено толстое матовое стекло, через которое днем в подвал проникали тщательно отфильтрованные, а потому совсем слабые лучи дневного света. С восходом солнца они начинали смешиваться с тусклым свечением электрических лампочек, и эта причудливая гамма света придавала особую омерзительность той сцене, которая не нуждалась в привнесении в нее каких-то дополнительных деталей.

Восковые фигуры равнодушно стояли на своих постаментах в ожидании того момента, когда со стороны толпы туристов послышатся восхищенные или испуганные возгласы, и люди примутся боязливо обходить их стороной. Где-то, почти посередине этой вереницы фигур, в проходе сидел Хьюсон, неподвижно застыв в своем кресле и расслабленно откинувшись на спинку. Его подбородок был вздернут высоко вверх, словно он ждал парикмахера, и, хотя на горле его не было ни малейшей царапины, как и на всем остальном теле, он был мертв и уже успел остыть.

Его предыдущие работодатели ошибались, полагая, что он начисто лишен воображения.

Доктор Бурдет бесстрастно взирал на мертвеца со своего пьедестала. Он стоял, не шелохнувшись, поскольку не смог бы этого сделать, даже если бы очень захотел. В конце концов, он был всего лишь восковой фигурой.