Петр Катериничев - Корсар. Наваждение

– Да они вповал на дороге не валяются, хорошие-то…

– Хорошие – вообще не валяются. Они – деньги зарабатывают.

– Ребята, вы отвлеклись…

– Извини, Дима, – покраснела Анюта. – Короче, как только случилось – телевизионщикам – только технику развернуть: две минуты. И профиль – их. Несчастный случай. Вот так было.

– Знаешь, Корсар, кому-то ты дорогу перешел по-взрослому. – От волнения, видимо, у Гарика усилился акцент. – Хоть знаешь кому?

– Нет.

– Худо. – Гарик помялся. – Если хочешь, я своей крыше отзвонюсь, потолкую, подъедут. Ты не думай, там спецы – те еще волки. Помогут, чем смогут. Не бесплатно, конечно…

– Не надо.

– Как знаешь. Хозяин – барин. Ты тогда хоть своей звякни…

– Нет у меня крыши.

– Да ты что?! Москва – город сложный. Кто же тогда твою голову соблюдет, без крыши-то?

– Бог.

Гарик помолчал некоторое время, потом сказал:

– Так-то оно так, но… Я вот тут в одном фильме слышал американском: «Хочешь рассмешить Господа Бога – расскажи Ему о своих планах». Что, скажешь – не так?

– И – что? Я – русский.

– И – что? – в тон ему повторил Гарик. – Вера у нас, армян, с вами – одна.

– Пословицы разные.

– Да? А, помню. На Бога надейся, но сам – не плошай.

– Это теперешняя интерпретация.

– Как это?

– Наши современники заменили исконно существовавший в пословице соединительный союз «и» разделительным «но». И смысл – исказился.

– И как правильно?

– На Бога надейся и сам не плошай.

– Так лучше, – примирительно кивнул Гарик.

– Спасибо тебе. И тебе, Аня. Пойду.

Они пожали руки, и Корсар направился к выходу.

– И сам – не плошай, – тихонько проговорил ему вослед Гарик, а Аня едва заметно – перекрестила православным знамением.

Глава 3

Дима стремительно вошел в арку, что вела во двор, и тут же остановился: навстречу ему неторопливо шествовала соседка, Роза Соломоновна Гай, вдова известного советского литератора Пантелеймонова и бессменный сопредседатель всех и всяческих комиссий, комитетов, подкомитетов по расследованию бесчинств «сталинских сатрапов», «брежневских маразматиков», «андроповских выдвиженцев», «ельцинских проходимцев» и «лужковских махинаторов». Она буквально раскинула руки, перегораживая Корсару проход, потом взяла под локоток, напористо воткнула в угол арки, прикрыв Диму от белого света могучим телом и широкой панамой с бахромой, купленной где-то в Абхазии году эдак в шестьдесят втором, не позже.

– Дмитрий, это – вы?

– Да.

– И вы еще ничего не знаете?

– Кроме того, что меня два часа назад убили, – ничего нового.

– И вы можете шутить со смертью? Ну да, молодежь… Ничего запретного… В наше время такие шутки часто заканчивались трагически. В подвалах Лубянки. Вы бывали в подвалах Лубянки?

Роза Соломоновна преувеличивала. Ни она сама, никто из ее родственников в таком экзотическом для нашего времени месте не был. Женщина была типичная «шестидесятница» и о «подвалах Лубянки» только читала – у Солженицына и Гинзбург.

– Роза Соломоновна, мне срочно нужно домой…

– Боже ж мой, как вы нетерпеливы! Как раз домой – вам нельзя.

– Почему?

Роза Соломоновна понизила голос до шепота, хотя в арке не было больше ни души:

– У вас дома – КГБ.

– Да ладно…

– Уверяю вас! Этих молодчиков я узнаю по походке. – Она понизила голос до шепота. – В семьдесят пятом, уже после того, как выслали Александра Исаевича, к нам домой тоже приходили. Вот такие вот молодцы. Искали. Но ничего не нашли. Да и что они могли найти у писателя земли Русской Василия Пантелеймонова? Мой муж был осторожен, как настоящий подпольщик. Ничего, кроме фотографий обнаженных девиц. Я потом беседовала с мужем, так знаете, что оказалось?

– Что?

– Эти скабрезные фото ему подкинули те же молодчики! Он мне клялся, что – таки да! А как они могли еще дискредитировать Василия Ивановича? Но… разве прозаика Пантелеймонова можно было дискредитировать этим? Когда они ушли, я буквально хохотала – им в лицо! Хохотала!

Корсар вспомнил: Пантелеймонов писал какие-то бесконечные романы о деятелях революции «второго ряда» – Баумане, Кржижановском, Косиоре, Бонч-Бруевиче, и иных, и прочих – несть им числа. И в серии то «Горение», то «Пламенные революционеры» раза два в год выходили писанные им книги, переводились на все языки народов СССР и – давали семье немалый достаток. Да что там немалый: титульные писатели во времена СССР были официальными советскими миллионерами!

Корсар представил, как Роза Соломоновна «хохотала в лицо» уже удалившимся кагэбэшникам, кашлянув, едва сдержал улыбку, произнес насколько мог серьезно и значимо:

– Он был чист как стекло. Стальной человек.

Корсар задумался, что бы еще сказать вдове приятного о покойном муже, но, кроме определений «медный лоб» и «железобетонный бабник» – так его звали коллеги, – ничего в голову не приходило.

– Естественно. Но с тех пор – вы же знаете мою наблюдательность – я этих гэбистов за версту вижу. Вы мне верите? Да тут и видеть нечего: все как монеты одной чеканки – в темных костюмах, в темных очках…

– Люди Х.

– Что, простите?

– Кино вспомнил, про инопланетян.

– Да какие инопланетяне?! Чистые юные пионэры. Но – с Лубянки. – Она снова понизила голос, прошептала: – Думаю, у вас уже обыск.

– Вот даже как…

– У вас раньше бывали обыски? Вам есть что скрывать?

– Фотографии обнаженных девиц если только…

– Сейчас за это не привлекают. Вы все-таки пойдете?

– Я – чист перед законом.

– И – что? Кого и когда сие спасало в этой стране? Будьте бдительны, Корсар. Не поддавайтесь на провокации. Обещаете?

– Ни за что.

– Будет жаль, если такого привлекательного молодого человека упекут в Соловки. «Во глубину сибирских руд», – как сказал поэт. Да. Это – многих славный путь, но лучше обойтись без этого, нет?

– Вы абсолютно правы, Роза Соломоновна.

– Надеюсь, о нашей встрече они не узнают?

– Будьте покойны…

– Покой… Зачем старому человеку покой?

Качая головой, она пошла дальше, обернулась, погрозила Корсару указательным пальцем:

– А вы не так просты, да?

– Думаю, это просто недоразумение…

– А мы всем соседям так и будем говорить…

Вышла из арки и – скрылась за поворотом.

Что бы ни накручивала Роза Соломоновна, но была она наблюдательна и вовсе не заполошна. Войдя во двор, Дима боковым зрением отметил на лавчонке «читающего газету» молодого человека атлетичного сложения, в темных очках и темном костюме. Лавочка, на которой поутру сидел странный пенсионер… В этот час дня она стояла на самом солнцепеке, и, чтобы выбрать это место для знакомства с прессой, нужно быть истинным мазохистом. Или, как водится, героем.