Стивен Кинг - В Бурьяне

Во время того первого прыжка, он был повернут прямо лицом к церкви, и в любом нормальном мире, он смог бы добраться до нее, двигаясь прямиком через бурьян, время от времени выпрыгивая, чтобы слегка подкорректировать курс. Между церковью и боулинг-клубом стоял ржавеющий, испещренный дырками от пуль, ромбовидный знак с желтыми краями: возможно, МЕДЛЕННО, ПЕРЕХОДЯТ ДЕТИ. Он не мог знать наверняка — свои очки он тоже оставил в машине.

Он вновь приземлился на болотистую землю и начал считать.

— Кэл? — донесся голос его сестры откуда-то сзади.

— Погоди-ка, — выкрикнул он.

— Кэл? — сказала она опять откуда-то слева. — Мне еще говорить?

И когда он ей не ответил, она начала несвязным голосом петь, где-то спереди от него.

— Была жила девчонка, ходившая в Йель…

— Да помолчи ты и погоди! — закричал он опять.

Его глотка была пересохшей, тесной и требовались усилия для того, чтобы взглотнуть. И хотя дело близилось к двум часам дня, солнце, казалось, нависало прямо-таки над головой. Он чувствовал его кожей головы, и верхушки ушей, которые были чувствительны, уже начинали сгорать. Он подумал, что если бы только он мог чего-нибудь выпить — холодного глотка минеральной воды или баночку колы — он, возможно, бы не чувствовал себя столь потрепанно, столь тревожно.

Капли росы пылали в траве, словно сотни миниатюрных увеличительных стекол, преломляющих и усиливающих лучи.

Десять секунд.

— Малый? — позвала его Бэкки, откуда-то справа. («Нет. Подожди. Она не двигается. Возьми себя в руки.») Ее голос тоже был преисполнен жажды. Хриплый. — Ты все еще с нами?

— Да! Вы нашли мою маму?

— Еще нет! — выкрикнул Кэл, думая о том, что прошло и вправду немало времени с тех пор, как они последний раз ее слышали. Хотя, в тот момент, она волнова его в меньшей мере.

Двадцать секунд.

— Малый? — сказала Бэкки. Ее голос вновь донесся сзади. — Все будет хорошо.

— Вы не видели моего папу?

Кэл подумал: Новый игрок. Замечательно. Может быть, тут и Уильям Шетнер тоже. И Майк Хакаби… Ким Кардашьян… парень, который играет Опи в «Сынах анархии», да и весь актерский состав «Ходячих мертвецов».

Он закрыл глаза, но в этот самый момент почувствовал головокружение, как будто он стоял на верхушке лестницы, начинающей раскачиваться под ногами. Зря он вспомнил о «Ходячих мертвецах». Надо было ограничиться Уильямом Шетнером и чудесным Майком Хакаби. Он вновь открыл глаза и обнаружил, что пошатывается. Некиими усилиями он вернул себе равновесие. Из-за жары его лицо покалывал пот.

Тридцать. Он стоял на одном и том же месте уже тридцать секунд. Он подумал, что лучше бы подождать целую минуту, но не смог, и посему подпрыгнул, чтобы в очередной раз взглянуть назад, на церковь.

Часть его — та часть, которую он всей своей силой воли пытался проигнорировать — знала наперед, что он увидит. Эта его часть давала почти что веселые подстрочные комментарии: «К тому моменту, все уже передвинется, Кэл, дружище. Бурьян течет, и ты течешь вместе с ним. Думай об этом, как о слиянии с природой, брат.»

Когда его усталые ноги вновь подняли его в воздух, он увидел, что церковный шпиль теперь уже был слева. Не намного левее — совсем чуть-чуть. Но он достаточно сместился вправо, чтобы видеть уже не переднюю часть ромбовидного знака, а его серебрянную алюминиевую заднюю часть. К тому же, он хоть был и не уверен, но думал, что находится немного дальше, чем раньше. Словно, считая до тридцати, он на несколько шагов попятился назад.

Где-то опять залаяла собака. Где-то играло радио. Он не мог различить песню, лишь удары бассов. Насекомые напевали свою единственную безумную ноту.

— Да ладно, — сказал Кэл. Он никогда особо не разговаривал сам с собой — будучи подростком, он развивал в себе атмосферу «буддистского скейтбордиста», и гордился тем, сколько он может невозмутимо сохранять тишину — но теперь разговаривал, и едва ли осознавал это. — Да ну, блин, ладно. Это… это бред.

А еще он шел. Шел к дороге — вновь, практически не осознавая этого.

— Кэл? — выкрикнула Бэкки.

— Это просто бред, — сказал он опять, тяжело дыша и отталкивая бурьян.

Его нога на что-то наткнулась, и он повалился коленями в участок с болотистой водой. Горячая вода — не теплая, горячая, горячая, как в ванне — выплеснулась ему сверху на шорты, создавая ощущение того, что он описался.

Это немного подломило его. Он вскочил обратно на ноги. И теперь он бежал. Трава хлестала его по лицу. Она была острой и жесткой, и когда одна из сабель лязгнула его под левым глазом, он почувствовал это, некое острое жжение. Боль дала ему крутой толчок, и он побежал еще усерднее, как только можно быстрее.

— Помогите мне! — кричал ребенок, и как вам такое? «Помогите» донеслось слева от Кэла, «мне» — справа. Это было «Долби Стерео» по-канзасски.

— Это бред! — вновь закричал Кэл. — Это бред, бред, СРАНЫЙ бред! — Слова сливались воедино: бредбредбредбред; какая глупая фраза, какое бессмысленное замечание, и, тем не менее, он не мог остановиться.

Он упал вновь, на этот раз серьезно, распластываясь грудью вперед. Теперь его одежда была забрызгана столь свежей, темной и теплой грязью, что она даже пахла, как экскременты.

Кэл поднялся, пробежал еще пять шагов, почувствовал, как трава опутывает его ноги — это было словно опустить ногу в пучок запутанной проволоки — и, черт побери, он упал в третий раз. Его голова жужжала, словно стая мух.

— Кэл! — кричала Бэкки. — Кэл, остановись! Остановись!

«Да, остановись. Если не остановишься, то будешь вопить „Помогите мне“ вместе с тем мальчиком. Сраным дуэтом.»

Он жадно глотал воздух. Его сердце скакало. Он ждал, пока пройдет жужжание в голове, и осознал, что оно было вовсе не в его голове. Это действительно были мухи. Он видел, как они залетают и вылетают из бурьяна: целый рой, кружащийся вокруг чего-то за движущейся желто-зеленой занавесью, прямо напротив него.

Он просунул руки в бурьян и раздвинул его, чтобы посмотреть.

В слякоти, на боку лежала собака — казалось, что когда-то это был золотистый ретривер. Дряблая коричневато-рыжая шерсть мерцала под движущимся настилом мух. Ее распухший язык свисал меж десен, а мутные жемчужины ее глаз выпученно торчали из головы. Ржавеющий ярлык на ее ошейнике поблескивал в глубине шерсти. Кэл вновь взглянул на язык. На нем был зеленовато-белый налет. Кэл не хотел и думать от чего. Грязная собачья шкура выглядела, словно желтый замусоленный ковер, наброшенный на груду костей. Кое-где, ее шерсть — небольшие ее пучки — развевалась на теплом ветру.