Призрачная деревня - Юлия Михалева
Яшка смутился, потупился. Лиза опять рассмеялась – широко, открыто, искренне. И разговор в свои руки взяла. Он сразу потёк рекой.
Расспрашивала о жизни, семье, деревне. Но не в лоб – от таких вопросов сразу хочется на все замки запереться – а как-то вскользь, отчего самого тянуло обо всём рассказать. Даже хоть о постыдном: о том, как в техникум дважды не поступил.
Лиза не осудила:
– Раз не поступил, значит, в селе пока останешься работать. И то хорошо – семья поблизости.
– Так-то да, но ненадолго всё это. Осенью в армию ухожу, – погрустнел Яшка.
И вдруг заговорил, себе на удивление, о том, о чём и думать-то позорно: что отчаянно не хочет туда идти, не хочет быть солдатом. Да он и оружия-то отродясь в руках не держал – его и на охоту не заманишь.
Только о Любке Яшка отчего-то умолчал.
Лиза кивала участливо.
– Выпьешь чаю? – только и сказала.
Чайник поставила, пироги достала. Дивные пироги с повидлом – то ли слива, а то ли и не слива вовсе. Сладость неописуемая – так и таяли во рту. Яшка ел, хвалил и никак не мог оторваться. И неловко не знать в гостях меры, да только хозяйка всё новые подкладывала:
– Не стесняйся, ешь на здоровье. Я много напекла – что мне одной с ними делать?
Он совсем размяк, растёкся, как то повидло. Сколько бы не имел вопросов – а так ни одного и не задал.
А Лиза инструмент какой-то музыкальный достала – и не скрипка, и не балалайка – играть принялась да петь. Странные песни – на слух как старинные, да только отродясь Яшка таких не слышал. И слова вроде русские – а повторить бы не смог.
Очнулся он, как в окно взглянул: ночь!
– Ох, и засиделся я, – представил сразу и гнев матери, и дорогу через ночной лес – неизвестно ещё, что хуже.
Надеялся Яшка где-то в душе, что хозяйка остаться предложит, но нет:
– И верно, домой пора.
– А у меня и фонаря нет, – как-то жалобно сказал он.
– Так я тебе дам, – обещала Лиза. – Тут недалеко идти до села, не бойся – не заплутаешь.
«Легко тебе говорить!»
– А чтобы и в следующий раз дорогу сюда нашёл, я тебе еще кое-что дам. В руках покрепче держи – и увидишь, куда идти. Только никому не показывай и один приходи.
Яшка сам не понял, как в его ладонь легла кость – желтоватая, сухая, начищенная. Не разобрать, какого животного. Он сжал её в ладони и укололся сильно, но сразу и не заметил. Уже утром увидел, когда разжал руку – а та в крови вся.
Он спал в сарае за домом, а как там оказался – не помнил.
6Яшка чувствовал себя, как будто крепко перебрал – так и сказал матери. А может, так и было? Больно уж странным теперь казался вечер в лесной деревне. А особенно – эта кость («С кем подрался-то, шалопай? Все из-за Любки петушитесь, как пить дать» – беззлобно обругала мать, увидев порезы). В самой-то кости, конечно, ничего такого не было: Яшка вполне мог где-то подобрать её с пьяных глаз. И уж скорее поверил бы в то, что в самом деле упился до потери сознания, чем в то, что сказала про неё Лиза.
А что, если и она просто привиделась в похмельном бреду?
К полудню Яшка расходился – ломота и сухость во рту отступили, хотя слабость по-прежнему разбирала. Злой сам на себя – и угораздило же вообще связаться с этой проклятой деревней! – он снова поплёлся в лес. Брат, работавший на комбайне в колхозном поле, ждал его там в помощники, так что Яшка задерживаться не думал. Лишь убедиться: есть ли деревня и девушка – и поставить на этом точку. Всё, хватит! Так и до больницы, в которой лечат психованных – жёлтый дом, так её называли – недалеко. Хоть он в армию и не рвался (и краска залила щёки, как вспомнил, что признался в этом вслух), а совсем не хотел комиссоваться по той причине, что псих.
Однако в лесу, от мысли о встрече с Лизой, стало уже не досадно, а радостно.
Яшка спрятал кость поглубже в карман. Хотя он никому её не показывал, но не хотел и касаться: ну, никак ведь не могло быть такого, чтобы дорога вдруг как-то связалась с нелепой костью!
Деревню в лесу он не нашёл.
– Да вы издеваетесь, – сказал вслух, обращаясь неизвестно к кому.
Достал кость, сжал в руке – целой, не забинтованной. Гладкая она, аж блестит – разве могла поцарапать?
Сжал – стал смотреть на деревья. Те, разумеется, и не думали расступаться – остались на своих местах, как стояли. Яшка громко и довольно нервно расхохотался. Он что, и в самом деле поверил в сказку?
Повернувшись, он пошёл обратно, в сторону Красной горки. Стараясь ни о чём не думать, понуро глядел под ноги – а под ними тропинка, тем временем, шагнула к деревьям и обернулась хоженой дорогой.
Яшка сглотнул. Чертовщина ведь какая-то! Или что, просто не туда в первый раз забрёл? Да быть того не может: за последние дни он этот лес проклятый вдоль и поперёк изшастал, уже каждое дерево, каждый камень чуть не по имени знал!
У дома с подсолнухами Лиза развешивала бельё. Кружевное да шёлковое – тоже из бабкиных закромов. Издалека увидела Яшку, глазастая: рукой махнула.
Подойдя, он буркнул под нос приветствие, и принялся помогать, хотя не только касаться её белья, но и смотреть на него было как-то неловко.
– Хмурый ты сегодня, Яша. Случилось что?
Яшка помедлил с ответом, потом в карман полез, вынул кость, которую успел спрятать:
– Вот, ты дала…
Она внимательно посмотрела на неё, тронула пальцем. Сейчас рассмеётся или сердиться начнёт. Скажет – что ещё за глупые шутки.
– Смотри, держи в надёжном месте, и без нужды не доставай.
Значит, всё правда: и кость эта, и слова вчерашние.
Она посмотрела Яшке в глаза, словно ожидая вопроса – но мысли, с утра и так совсем неясные, снова окончательно сбились.
– Ммм… А что это хоть за кость-то? От какого животного?
И вот теперь она и рассмеялась:
– Если правду скажу – ты мне не поверишь, а неправду и без меня выдумать сможешь.
Бельё заканчивалось, а Яшка все оглядывался, невольно надеясь услышать в тишине звуки хоть лесной жизни, если не сельской. Ни корова, ни коза не подали голоса, и даже птица нигде не чирикнула. Единственными живыми существами, виденными здесь, оставались сама Лиза, её сова и её же собака, что сейчас выкусывала блох у порога.
– А правда, что спалили вашу деревню? – решился он.
– Ещё какая, – кивнула Лиза, пришпилив прищепкой последнюю простыню. – Славный день. Пройдёмся?
Прошлись в молчании. Тишину только
