Дневник Сони Колесниковой (СИ) - Алиса Болдырева
Сделаю небольшую запись и сразу же сяду за уроки, иначе до ночи с ними не разберусь.
Вчерашняя выходка Апраксина и Евстафьевой, как ни странно, осталась незамеченной. Может, конечно, Геннадий Петрович и понял, что они прогуляли урок, но ничего не сказал об этом, что ещё раз подтверждает — он "свой" человек.
Теперь хотела бы написать несколько строчек о моём соседе по парте Юре. Третий день сижу рядом с ним, и порой его странное поведение начинает меня беспокоить. Вот, например, что произошло сегодня на уроке русского языка. Антонина Петровна, расхаживая по классу, объясняла нам новую тему. Когда она остановилась в проходе возле нашей парты, Юрка весь сгорбился, вжался в стул, побледнел, а его сердце принялось исполнять барабанную дробь, словно оно было барабанщиком пионерского отряда. Думаю и от Антонины Петровны это не укрылось, поскольку она бросила на Юрку цепкий взгляд.
— Ты чего, Юр? — тихо спросила я, вглядываясь в его побледневшее лицо.
— Ничего, — отмахнулся он, и по тону его голоса я поняла, что лучше ни о чём его не спрашивать.
Может, он болеет чем-то? Ладно, понаблюдаю немного за ним, может тогда и пойму, что творится с моим соседом по парте.
Запись сделана 4 сентября 1986 года.
Четверг, 20:20.
Сегодня состоялось моё заочное знакомство со здешним завучем, и выяснилось, что Зинаида Александровна и впрямь самая настоящая Скворчиха, как её за глаза зовёт Колька. Хотя я бы сказала, что ей больше подойдёт прозвище Жаба, потому что её прямо раздувало от злости.
Произошло наше знакомство на перемене после пятого урока прямо посреди коридора. До звонка оставались какие-то пара минут, и я уже собиралась повернуть в сторону кабинета биологии, что скрывался сразу за поворотом, как неожиданно заметила у окна разгневанную тётку, светлые волосы которой были закручены в низкий пучок. Мужчину, стоявшего рядом с ней, я узнала сразу. Им оказался тот самый Кривонос, что на школьной линейке выступал так проникновенно, словно находился на митинге. А перед ними стояла девочка лет одиннадцати с огромным бантом, чуть ли не в два раза больше её головы.
— Ты почему на уроке болтаешь, Кубракова? К директору захотела? Или родителей в школу вызвать? — раскрасневшись, отчитывала её тётка.
— Зинаида Александровна, может, не надо так строго? — попытался вразумить её Кривонос.
— Николай Степанович, — Зинаида Александровна удивлённо распахнула глаза, — да разве вы не видите, что она разлагает дисциплину в классе! А дальше что? Начнёт краситься? Вместо формы в этих модных джинсах придёт? А к девятому классу забудет, как галстук пионерский завязывается? Позор тебе, Кубракова! Где только этой гадости набралась? Учти, ещё раз узнаю, что мешала вести урок, подниму эту тему на педсовете!
Девочка стояла, чуть ли не плача, пока Зинаида Александровна, уперев руки в бока, отчитывала её.
Мимо проходящий мальчишка по неосторожности задержался возле этой троицы, и гнев Скворцовой, словно лесной пожар в сухой ветреный день, перекинулся на него.
— Маков, ты почему ещё не в классе? Опоздать хочешь? Какой у тебя урок?
Мальчишка принялся что-то мямлить в ответ, а лицо Скворцовой недовольно раздувалось. Ну точная жаба!
Звонкая трель звонка заставила меня опомниться, и я бросилась в кабинет, пока не попала под раздачу. Да уж, Колька прав, лучше не попадаться ей под горячую руку.
Запись сделана 6 сентября 1986 года.
Суббота, 14:00.
Наконец-то дома. Завтра воскресенье, и можно будет выспаться.
Первая неделя в школе пролетела незаметно. С утра занятия, после обеда домашняя работа, вечером помощь маме, а утром снова в школу. И так по кругу.
Замотавшись, я забыла написать письмо Рыжей, хотя собиралась. Честно. Нужно будет исправиться в самое ближайшее время.
Если вспоминать прошедшую неделю, то я пришла к неутешительным выводам, что, увы, новая школа ничем не удивила меня — всё те же скучные уравнения, теоремы, и задачи. Прибавился только урок НВП, и первый прошёл уже в эту пятницу. Было довольно любопытно.
Классом мы дружно направились в 21 кабинет, предварительно переодевшись в военные рубашки защитного цвета; у девчонок они были накинуты прямо поверх школьного платья. Я поступила так же, наглухо застегнув рубашку на все пуговицы. Отличилась только Лена Евстафьева, нарочно не надев рубашку, но за эту неделю я уже успела свыкнуться с её поведением. Своими поступками, будь то уход с урока, или открытое осуждение школьных мероприятий, Лена отчаянно показывала пренебрежение всяческим правилам, установленным обществом, и будто намеренно бросала им вызов. А может то был вызов всему обществу? Только я всё не могла взять в толк, против чего она так отчаянно бунтовала?
Разумеется, военрук Денис Романович не мог оставить такое поведение без внимания, и устроил ей нагоняй, но, казалось, Лену это ничуть не опечалило. Она лишь усмехнулась.
Денис Романович, высокий, поджарый, коротко стриженый брюнет с проседью на висках, был офицером запаса. Это ощущалось по его отменной выправке, а уж я в этом разбиралась как никто другой! У отца почти все друзья были отставными офицерами.
— Дудкин, — обратился он к Лёшке. Его тяжёлый взгляд прошёлся по копне светлых курчавых волос, и на лбу военрука образовалась глубокая складка. — Ты в следующий раз свои патлы оставляй за дверью, а сюда приходи как положено. Ясно?
По классу пролетел дружный смешок.
— Денис Романыч, — засопел Лёшка Дудкин, покраснев как рак варёный. — Ну так же не получиться!
— А вот как хочешь, так и умудряйся! — сверкнул тёмными глазами военрук. — Это всех касается, и тебя, Апраксин, в том числе! Понаотпускали патлы, как девки! В следующий раз обрею прямо здесь! — рявкнул он. — Потом на себя обижайтесь!
— Да бли-и-ин, — разочаровано заворчал Дудкин, явно не желая расставаться с густой копной.
— Да хоть оладушек! — отрезал военрук. — Так, записываем тему сегодняшнего занятия: «Огневая подготовка», — звучным командным голосом огласил Денис Романович, расхаживая по классу, заложив руки назад. — Кто из вас хоть раз видел или держал в руках автомат Калашникова?
Руку подняли несколько парней и я.
— Колесникова, а ты-то чё руку подняла? — Смирнова задала этот вопрос так громко, чтобы все услышали наверняка. — На плакате у двери видела этот Калашников? Так мы тоже!
Наверно, окажись в тот момент у меня в руках автомат, я бы хорошенько зарядила прикладом Смирновой прямо в лоб. Чисто для профилактики.
— У меня отец военный, — спокойно ответила я, а Смирнова с Катькой Чебаковой, зашушукались, глядя в мою сторону.
— Чебакова, Смирнова, тише там! — рявкнул военрук, а затем обратился ко мне: — И собирать, небось, умеешь?
— А как же, Денис Романович, — ответила я, не сумев
