Сборник - Профессор бессмертия. Мистические произведения русских писателей

Экипаж выехал на так называемую Московскую улицу и на повороте неожиданно остановился. Сухоруков выглянул в окно. Направо от себя он увидал высокую колокольню и большие ворота с иконой под навесом наверху ворот.

– Что это! С чего мы остановились? – крикнул Сухоруков.

Один из сухоруковских слуг, Матвей, сидевший на козлах рядом с ямщиком, соскочил на землю и подошел к окну дормеза, откуда выглядывал Василий Алексеевич. Он стал просить барина позволить ему купить образок Митрофания. Он узнал от ямщика, что образки эти тут же продают под воротами.

– Позвольте и мне, сударь, купить, – встрепенулся Захар, сидевший со своим господином в карете.

– Это Митрофаниевский монастырь? – спросил Василий Алексеевич ямщика.

– Так точно, – отвечал тот с козел. – А вон и собор, где мощи лежат, – указал он на здание с большими куполами, видневшееся за воротами.

– Ну что ж! Покупайте… – разрешил слугам Сухоруков, – только поскорее, чтобы нам не стоять тут без толку…

Захар поспешно вылез из экипажа и с Матвеем быстро исчез под воротами. За ними увязался и третий слуга, повар Иван, который сидел сзади в фордеке, приделанном к дормезу.

– Лампадная религия!.. – подумал, глядя на них, Василий Алексеевич.

Между тем послышался удар монастырского колокола. Было около четырех часов дня; это заблаговестили к вечерне. Из окна кареты Василий Алексеевич видел, как народ проходил в монастырь, как все снимали шапки, когда входили в ворота.

Тут же у ворот стоял нищий с деревяшкой вместо ноги и с костылем, на который он опирался. Седые волосы его развевались ветром. Это был высокий старик, на плечах у него была котомка.

«Товарищ мой по безножию»… – мелькнуло в голове у Василия Алексеевича, когда он поглядел на нищего.

Но вот нищий отделился от ворот и приблизился к экипажу.

– Подайте, барин, старому солдату, – проговорил он, протягивая шапку.

Василий Алексеевич бросил нищему несколько монет.

– Ты что же это, служивый, на войне ногу потерял? – спросил Сухоруков.

– В двенадцатом году обезножел, ваше благородие, – отвечал солдат. – В двенадцатом году ноги я лишился, когда еще с французом мы дрались… Двадцать пять лет на одной ноге прыгаю. – Нищий был словоохотлив. – Теперь я совсем к этому привык, и народ меня кормит… И даже многие любят меня… Значит, кормлюсь тут у ворот… Благодарю угодника Божия Митрофания за его милости!..

– Ты бы в инвалидный комитет обратился, – перебил солдата Сухоруков. – В комитете вам пенсию должны давать.

– Э, батюшка! Какой там комитет, – махнул тот рукой, – много нас таких, безногих да безруких!.. Где он, комитет этот? У нас, благодарение Богу, есть Митрофаний. Это дело для нас вернее… – Нищему, по-видимому, понравилось разговаривать с барином. – А вы, ваше благородие, – сказал он, вглядываясь с участием в Василия Алексеевича, – кажись, больные в карете сидите? Что это у вас рука-то?..

– Целый год болею, – проговорил Василий Алексеевич. – Видишь, такой же, как ты, калека, – отвечал он, грустно улыбнувшись.

– У Митрофания были? – спросил солдат.

– Нет, не был, – произнес Сухоруков.

– Чего же вы к нему, барин, не зайдете? Он таких, как вы, сколько тут вылечил. И сейчас вы тут с ним рядышком… Ведь вот он, Митрофаний-то наш!.. – Нищий указал на монастырский собор. – Он тут в соборе лежит…

«Какая у них у всех вера в этого Митрофания», – подумал Василий Алексеевич, глядя на нищего.

– Право, барин, чего вы к нему, к угоднику нашему, не обратитесь, – продолжал свое солдат. – Нестарый вы человек… Вам еще жить много… Сейчас пропустите эдакий случай… Когда вам случится еще в Воронеже-то быть…

И вот совершилось нечто совсем удивительное. Не мог уговорить Василия Алексеевича поклониться мощам Митрофания любимый камердинер Захар, а уговорил на это нищий-калека, которого Василий Алексеевич совсем не знал.

«В самом деле, – подумал вдруг Сухоруков, – прикажу-ка я моим людям меня к этим мощам поднести… и приложусь я к ним. Ведь это просто на удивление, как все они в этого Митрофания веруют… Будет даже интересно все это вблизи видеть. И вдруг мне вправду лучше станет».

Вернулись слуги Сухорукова из-под ворот. Они успели накупить в монастырской лавочке и образков, и поясков, и поминаний разных с картинками.

– Захар! – сказал Василий Алексеевич старому слуге совсем для него неожиданно, – вынимайте-ка меня из экипажа и несите в собор. Я хочу к мощам приложиться…

Захар был огорошен таким решением:

– Откуда это?.. Бог вразумил, Бог вразумил!.. – тихо говорил он – Чудо Божие будет… Барин мой исцелится!..

Люди вынули Василия Алексеевича из дормеза, посадили в дорожное складное кресло и понесли через ворота внутрь монастыря.

Благовест к вечерне гулко раздавался в монастырской ограде под деревьями, насаженными на монастырской площади. Пронеся мимо этих деревьев нашего больного, сухоруковские люди остановились перед собором, чтобы немного передохнуть. Василий Алексеевич с любопытством оглядывал двор монастыря, видел, как с разных концов собирались к вечерне монахи в черных рясах. Вечерня, по-видимому, еще не начиналась.

Наконец слуги взялись за кресло и понесли больного в собор.

Впечатление торжественной тишины охватило Василия Алексеевича, когда слуги внесли его в собор и поставили кресло вблизи входных дверей. Здесь, в соборе, удары колокола совсем особенно гудели под высокими сводами. Мимо тихо проходили один за другим монахи в черных мантиях. Они делали земные поклоны и становились бесшумно на свои места.

Давно Василий Алексеевич не был в церкви, и настроение к молитве вдруг охватило его. Он почувствовал на своей шее крест, который дала ему когда-то его мать, и он вспомнил о ней… Сухорукову вдруг захотелось молиться, но он не знал, как молиться и кому молиться. И он смотрел, словно в забытье, на блестевший в глубине собора иконостас, освещенный кое-где лучами солнца, пробившимися сквозь решетчатые окна.

Так прошло несколько минут. Затем слуги, помолившись при входе в собор, понесли Василия Алексеевича дальше к мощам.

Серебряная рака с мощами стояла с правой стороны, за несколькими колоннами, недалеко от иконостаса, на особом возвышении из трех ступенек. Слугам надо было вынуть барина из кресла и на руках приподнять его по ступенькам к раке, чтобы он мог приложиться к останкам святого.

Когда люди подняли Василия Алексеевича и поднесли к самим мощам, его прежде всего поразило то, что он увидел так близко перед собой под покрывалом, вышитым крестами, ясный облик лежащего человека. Фигура его определенно выступала под покрывалом. Она чувствовалась как живая… Какое-то мистическое ощущение не то страха, не то благоговения охватило Василия Алексеевича. «Вот-вот, – показалось ему, – этот человек зашевелится и приподымется…» И Василий Алексеевич начал свою молитву к лежащему пред ним человеку: «Если ты, святой, не такой, как мы, обыкновенные, слабые люди, – молитвенно пронеслось в душе Василия Алексеевича, – если ты присутствуешь здесь невидимо около этих твоих останков и видишь меня, слабого и измученного болезнью, если в тебе действительно есть сила исцелять людей, возрождать их к новой жизни, то возроди меня, святой!.. Возроди меня силой твоей, и я тогда уверую в тебя, уверую в жизнь, уверую, что есть правда на земле…»