Джек Финней - Похитители Плоти

Теперь мы находились на середине поляны. Я заставил Бекки лечь и сам распластался рядом с ней. Пук сорняков я разбросал так, чтобы они полностью закрыли нас, потом как мог расправил стебли вокруг и расставил остаток тех, что нарвал, поверху. Они стояли более или менее ровно, хотя некоторые и наклонились.

Как все это выглядело со стороны, я не знал, но, поскольку следов не было видно, я мог только надеяться, что наше убежище не слишком заметно.

Укрытие посреди широкой, открытой поляны, которую можно мгновенно окинуть взглядом, считал я, вряд ли привлечет внимание того, кто будет проходить рядом, охотник, говорил я себе, ждет от дичи, чтобы она убегала, а не пряталась на месте.

Прошло несколько минут, затем совсем близко, как мне показалось, я услышал голос, который что-то произнес. Я не расслышал что, но это было похоже на имя – Эл. Другой голос отозвался: «Ага». Послышался треск в кустарнике, он продолжался какое-то время, потом затих, и я осторожно коснулся руки Бекки и пожал ее.

Глава 20

Мы долго лежали неподвижно – сначала это было ужасно неудобно, потом сделалось даже больно, но мы не шевелились, не меняли положения. Время от времени мы слышали голоса то на тропинке вблизи, то в отдалении. Однажды нам показалось, что это было бесконечно долго, хотя на самом деле продолжалось не больше трех-четырех минут – на наших глазах двое мужчин, неторопливо беседуя, медленно поднялись на пригорок, продираясь через сорняки, в которых мы скрывались. Голоса приближались, становились все громче; потом эти двое прошли мимо нас, метрах в тридцати, не больше.

Думаю, мы могли бы расслышать, о чем они говорят, но я был слишком испуган и слишком сосредоточенно следил за их приближением, чтобы обращать внимание на смысл разговора. Несколько раз мы слышали издалека клаксоны автомашин, последовательность длинных и Коротких гудков, которые складывались в какой-то сигнал.

Потом, когда прошло уже очень много времени, и мы замерзли от холодной влаги, поднимавшейся с земли, я понял, что солнце заходит, а значит, мало вероятно, что нас найдут, по крайней мере здесь, где мы находимся сейчас.

Однако я заставил себя и Бекки не двигаться, пока совсем не стемнело, и мы еще довольно долго лежали, дрожа от холода, промерзшие до костей, и мне пришлось до боли стиснуть челюсти, чтобы зубы не стучали.

Наконец мы с большим трудом поднялись на затекшие ноги, и я увидел, что темнота дает нам некоторые преимущества. Нас не могли заметить, потому что было очень темно, ничего не видно было даже за восемь-десять метров, а отдельные полосы тумана – наше спасение – плыли низко над землей. Но над головой стоял серп луны, и я понимал, что пока мы преодолеем эти четыре километра до шоссе, не раз будем оказываться на виду. Я знал, что, пока мы молча и неподвижно лежали в этой траве, облава приобрела организованный характер, и карательный отряд полностью укомплектован, в него вошли все здоровые мужчины, женщины и подростки из Санта-Миры. К тому же у нас был только один путь, тот, по которому мы сейчас направились, – к шоссе № 101.

Они это знали, каждый из них, не хуже нас.

Нам не удастся вырваться, это было несомненно, и я это понимал. Мы могли только воспользоваться последним шансом: не сдаваться, не уступать ничего, бороться до последнего дыхания.

Каждый из нас надел по одной моей туфле: для Бекки они были слишком велики, чтобы она могла в них нормально ходить. Но, вложив платок в задник той туфли, что была на ней, Бекки могла как-то двигаться, притягивая ногу, сквозь траву и кустарник. Жалея свои ноги в носках, мы не спеша плелись в темноте. Бекки держалась за мою руку, а я выбирал дорогу, ориентируясь по вершинам холмов, случайным приметам и просто интуитивно.

За час мы преодолели больше двух километров, никого не встретив и не услышав. У меня зародилась робкая надежда, и я стал перебирать в уме, словно по карте, то, что нам еще предстояло. И – я не мог сдержаться передо мной возникла картина того, как мы выбираемся на шоссе, перебегаем его, неожиданно останавливаем движение, возникает пробка, скрежещут тормоза у двадцати, а то и у сотни автомобилей, они образуют скопление, бампер к бамперу, и во всех сидят настоящие живые люди.

Мы направились дальше и за полчаса продвинулись еще на километр. Тогда начался спуск по пологому склону последнего холма к широкой полосе полей в небольшой долине, через которую проходило шоссе. Еще десяток шагов, и луна, как она уже неоднократно делала, выглянула в разрыве низких клубов тумана, заполнявших долину. В низине под нами мы увидели ограды и поля, а чуть левее – неосвещенную ферму Арта Гесснера и его бахчу, расчерченную тонкими черточками оросительных канав. На дальней пашне рядом с шоссе, как я знал, широкой полосой в несколько гектаров росла пшеница. А ближе я увидел плантацию каких-то растений, которых тут раньше не было. Вдоль выложенных черепицей канав стройными рядами росла… не то капуста, не то тыква, но ведь в наших местах ничего такого никогда не выращивали.

Абсолютно правильные шары, темные круглые капли в слабом лунном свете, которые стояли длинными, ровными рядами. Вдруг я сообразил, что это такое, а Бекки отшатнулась, потому что у нее перехватило дыхание. Там были новые коробочки величиной уже с корзинку для винограда, и они росли дальше сотни, много сотен в неверном свете луны.

Это зрелище напугало меня, вызвало отвращение, и я не мог отважиться спуститься туда и идти среди них, мне сделалось жутко от одной только мысли, что я могу коснуться какой-нибудь из этих штуковин. Но нам нужно было идти, и мы присели, ожидая, пока дымка тумана снова не затянет лунный серп.

Вскоре это произошло, свет побледнел и ослаб, но не исчез совсем. Я хотел пересечь открытое место, когда будет совсем темно, и мы сидели на склоне в напряженном ожидании.

Совершенно измотанный, я равнодушно смотрел вниз. Плантация, где росли коробочки, была неширокой, метров тридцать, не больше. А дальше начиналась неохватная полоса пшеницы, закрывавшая коробочки от взглядов проезжавших по шоссе.

Я вдруг сообразил, что должно произойти, до меня дошло, почему мы добрались до этого места, не встретив никого. Им не было смысла распылять свои силы по огромной площади, пытаясь отыскать нас в темноте. Вместо этого они просто ждали нас, сотни молчаливых фигур растянулись цепочкой на пшеничном поле между нами и шоссе. Мы должны были выйти прямехонько им в лапы.

Но я сказал себе: всегда есть шанс. Узники бегут от самой бдительной стражи. Пленные, которым удавалось вырваться из лагерей, проходили сотни километров мимо миллионов жителей, где каждый был врагом. До того самого момента, когда тебя поймают, всегда остается шанс. Просто везение, мгновенный разрыв в цепочке как раз тогда, когда нужно, неуверенность при опознании в темноте.