Стивен Кинг - Тот, кто хочет выжить (сборник)

Он ударился и отлетел на пол. Голова гудела от сильной резкой боли. Такой сильной, что она отчасти даже перекрывала страх. Дотронулся до носа и поднес ладонь к глазам. Ладонь была красной от крови. Капли крови виднелись и на зеленой рубашке. Он вскочил на ноги, дико озираясь по сторонам.

Рука свисала и почти касалась пола, как тогда, в самом начале. Но тело бабули выпрямилось и лежало теперь уже не косо, а аккуратно и ровно посередине кровати. Как тогда, в самом начале…

Наверное, все это ему просто померещилось. Просто он вошел в комнату, а остальное, то, что случилось дальше, – не более чем игра воображения.

Нет.

Боль немного отрезвила его. Мертвецы не станут хватать тебя за руку. Мертвец – он и есть мертвец. Когда человек стал мертвецом, на него хоть шляпы вешай, как на вешалку, хоть под гусеницы трактора кидай и т. д. и т. п., ему, мертвецу, все равно. Когда ты мертвец, живые могут делать с тобой все, что только заблагорассудится (к примеру, маленькие мальчики могут попробовать вернуть на кровать мертвую свисающую руку), но для них самих… время действовать, можно считать, закончилось.

В том случае, конечно, если ты не ведьма. Если ты не выбрала время умереть, когда в доме никого, ни души, кроме ребенка. Потому как в этом, последнем, случае это самый удобный момент для того… для того, чтобы…

Чтобы что?

Да ничего! Все это глупости! Ему померещилось, просто потому, что он был напуган. Да, именно, напуган, этим все и объясняется. Он вытер нос рукавом и поморщился от боли. На руке, возле запястья, осталось смазанное пятно крови.

Нет, просто не надо к ней больше подходить, вот и все. Приснилось это или было реальностью, но с бабулей он больше не связывается, все! Приступ истерической паники прошел, но Джордж все еще был напуган, сильно напуган, почти до слез, до дрожи, особенно при виде собственной крови. И страстно хотел лишь одного – чтоб мама скорее вернулась и занялась всем сама.

Джордж, пятясь, вышел из комнаты на кухню. Постоял, глубоко и медленно дыша. Надо бы намочить какую-нибудь тряпку холодной водой и приложить к носу. При мысли об этом его затошнило. Он подошел к раковине и пустил холодную воду. Наклонился, пошарил в ведре под раковиной и достал какую-то тряпицу – кусок использованной бабулиной прокладки. Сунул ее под струю, слизывая с губы кровь. Стоял и держал прокладку под холодной водой до тех пор, пока пальцы не начали неметь, затем завернул кран.

И уже поднес было тряпицу к носу, как вдруг из соседней комнаты послышался голос:

– Иди сюда, мальчик. – Голос бабули, мертвенный, глуховатый. – Иди сюда… бабуля хочет тебя обнять.

Джордж хотел закричать, но не получилось. Изо рта не выходило ни звука. Зато из той, другой комнаты доносились звуки. Те самые звуки, которые он слышал, когда мать заходила к бабуле, умывала ее, переворачивала ее грузное тело, опускала, снова переворачивала.

Только теперь звуки эти имели несколько иной оттенок, вернее – совершенно другой подспудный смысл. Похоже, бабуля пыталась… встать с постели.

– Мальчик! Иди сюда, мальчик! Сейчас! СЕЙЧАС ЖЕ! А ну, сюда!..

И тут Джордж с ужасом обнаружил, что ноги его сами повинуются этой команде. Он приказал им остановиться, но они продолжали шагать: левая, правая, затем снова левая, топ-топ по покрытому линолеумом полу… Словно обезумевший от страха мозг стал пленником тела, сидел в нем, покорный и беспомощный, замкнутый в башне.

Нет, все же она ведьма. Самая настоящая ведьма, и как раз сейчас у нее один из тех «приступов»… О да, да, именно «приступов», и это плохо, очень плохо. Это просто УЖАСНО!.. О Господи Иисусе, Боже мой, помоги же мне, помоги…

Джордж прошел через кухню, коридорчик, дверь и вошел в комнату.

И оказалось, что да, бабуля не просто пыталась встать с постели, она уже встала и сидит в своем белом виниловом кресле, в которое не садилась вот уже года четыре. С тех самых пор, как совсем отяжелела и одряхлела, и перестала ходить, и перестала понимать что-либо…

Но только сейчас бабуля вовсе не выглядела такой уж старой и дряхлой.

Да, лицо по-прежнему морщинистое и серое, словно тесто, но дряхлость и беспомощность как рукой сняло! Словно и не было, словно она лишь носила маску с целью усыпить бдительность маленьких мальчиков и усталых безмужних женщин. Теперь лицо ее светилось разумом, мерцавшим, словно старая восковая свеча. Запавшие в глазницах глаза смотрят бесстрастно и мертво. Грудь неподвижна. Рубашка задралась, обнажив бледные слоновьи ляжки. Покрывало свесилось с постели на пол.

Бабуля протянула к нему свои огромные руки.

– Хочу обнять тебя, Джордж…  – произнес плоский и ровный мертвый голос. – Не бойся, не будь плаксой. Ну же, подойди. Бабуля тебя обнимет.

Джордж вцепился в дверной косяк, изо всех сил противясь ее неукротимой воле. За окном ревел и стонал ветер. Лицо мальчика вытянулось, исказилось от напряжения, от этой неравной схватки и напоминало в этот миг лицо с какой-нибудь гравюры из старинной книги.

И вот Джордж против воли стал подходить к ней. Он ничего не мог с собой поделать. Медленно, шаг за шагом, навстречу этим протянутым рукам. Должен же он показать Бадди, что ничуть не боится бабулю. Подойдет к ней и позволит себя обнять, потому что он не какой-нибудь там плаксивый слюнтяй. Нет. Вот прямо сейчас подойдет к бабуле, и все тут.

Он уже почти находился в кольце ее рук, как вдруг слева от него с грохотом распахнулась оконная створка, и сорванная ветром ветка пробила стекло и влетела в комнату вместе с прилипшими к ней осенними листьями. Холодный поток ветра затопил комнату, срывая со стены картинки и снимки бабули, вздувая ее ночную рубашку и волосы.

И тут вдруг Джордж обнаружил, что может кричать. Увернулся от рук бабули, и она так и зашипела от злости, втягивая губы и щеки в беззубый рот. А толстые морщинистые руки взметнулись вверх и беспомощно отмахивались от потока холодного воздуха.

Джордж споткнулся и упал. Бабуля начала подниматься из белого винилового кресла – трясущаяся гора дряблой плоти; попыталась рвануться к нему. Джордж понял, что не в состоянии подняться, сила покинула его ноги. И тогда, тихонько подвывая от страха, он пополз к двери. Бабуля приближалась, медленно, но неумолимо, мертвая и в то же время живая, и внезапно Джордж догадался, что значило это ее слово «обнять». Картина из отдельных фрагментов сложилась полностью, и тут, сам не понимая, как это ему удалось, он вскочил на ноги – как раз в тот момент, когда когтистая рука бабули впилась в его рубашку. Вцепилась в ткань и вырвала из нее клок – на секунду он ощутил на коже леденящее прикосновение ее пальцев, а затем опрометью бросился из комнаты в кухню.