Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий

Договорить хранитель не успел…

Кап-кап, кап-кап, кап-кап…

Звук падающих капель, отчетливый, резкий, как тиканье часов в ночной комнате, сначала раздражал и тревожил. Потом привыкли. Когда за спиной смолкала одна капель, впереди начиналась новая. Озеро, что ли, протекало сверху? Хотя нет – озеро должно было кончиться…

Шли они уже несколько часов. Пока без приключений. Проржавевшие рельсы все тянулись и тянулись вперед. Пахло землей, железом, тухлой болотной водой. Ее мелкие темные лужицы хлюпали под ногами. Когда кожа привыкла к подземной прохладе, выяснилось – даже не холодно. Впрочем, под землей холодно не бывает, это Саша знал, ему приходилось бывать в шахтах. В общем, жить можно. Почти сухо и почти не душно. Даже намек на какую-то вентиляцию, едва уловимый ток воздуха он чувствовал кожей лица.

Сначала они шли неуверенно, спотыкаясь на случайных камнях и выбоинах. Потом, похоже, дно тоннеля стало ровнее, да и ноги привыкли к такой ходьбе. Для света палили коптящие самодельные факелы, которыми щедро снабдил их Ерошка. От факелов по стенам и потолку бегали странные, угрожающие тени, но к этому тоже быстро привыкли.

Как подсказали казаки, шли вдоль рельсов. Время от времени от главного тоннеля (шахты, штрека или как еще?) отбегали боковые отводы, темнея провалами в плохо забетонированных стенах. Но туда они не совались.

В общем, идти было спокойно и скучно. Оружие все-таки из рук не выпускали. Васька с Сашей шли впереди. Арьергард, как человек военный и с автоматом, составляла тетя Женя и примыкающий к ней Егорыч. Ему было доверено второе ружье. Тому стрелять приходилось, но давно, как он объяснил. Еще бы не давно, если он пил, как свинья последняя, а пьянство, ребяты, до добра конечно же не доводит, все беды от него, алкоголизма проклятого. Вино, известное дело, зверит и скотинит…

Чувствовалось, что по этому животрепещущему вопросу Егорыч может выступать еще долго, не ослабевая проникновенным напором. Поэтому его речь быстренько пресекли и просто вручили ружье.

Але, Егорычу и Самородову, как самым небоеспособным, досталось тащить основной запас факелов. Сначала они старательно несли всю охапку, которую чиновник, этот сторонник женского равноправия, честно разделил на три равные и тяжелые части. Приличные получились охапки. Саша попытался было восстановить справедливость и разделить ношу на всех, но этому воспротивилась тетя мичман. Апеллируя к опыту разведрейдов морской пехоты, она доходчиво объяснила, что группа прикрытия должна быть максимально мобильной, чтоб, в случае чего, немедленно вступить в бой. У каждого и так вещмешки с харчами, собранные хлебосольными казаками, этого достаточно. Спорить не приходилось, в ее словах звенела бронированная логика выживания морского десанта. Вообще, заметил Саша, сдобная тетушка постепенно становилась как бы неформальным лидером их не военного, но военизированного отряда. В принципе он был не против. Командовать должен кто-то один, и желательно опытный, даже если кто-то другой остается при своем гундосом мнении, это понятно. Демократия в боевых условиях, знал он, как понос на конкурсе бальных танцев, приводит куда угодно, но не к победе.

Так и двигались в военном порядке. Девушка устала быстро, но еще долго крепилась, пока Васька почти насильно не забрал у нее часть ноши. Как показалось Саше, ехидно блеснул на него глазами. Ну, летун, ну, кавалер…

А потом факелы оказались вообще не нужны. Впереди появился свет. За очередным изгибом тоннеля они заметили тусклое электрическое марево. Пришлось останавливаться, таиться в темноте и высылать вперед разведку.

Идти в разведку вызвался Саша. И пошел. Автомат наперевес, уши торчком, глаза навыкате, а внутри шевелится холодок страха, иронизировал он в душе. Представлял, как выглядит со стороны его ссутуленная фигура, подкрадывающаяся к электрической лампочке, как туземец к брошенной туристами консервной банке.

Оказалось, ничего особенно. Кажется, у шахтеров и строителей это называется времянкой. Черный кабель, закрепленный на высоте, подходил к редким электрическим лампочкам в тяжелых влагозащитных плафонах, висящим вдоль стены. Лента огней убегала вдаль и там терялась.

Остается вопрос: откуда здесь электричество? Очередная загадка или какое-нибудь засекреченное подсоединение к местной ЛЭП?

Несколько минут Саша все же постоял, подозрительно оглядываясь.

В нормальном свете тоннель оказался еще более неприглядным. Просто заброшенной и затхлой шахтой с тусклыми лужами на полу и неровными стенами, где перемешаны бетонные плиты, куски арматуры и земляные, почему-то незабетонированные вкрапления с небольшими горками обвалов. Было тихо, как бывает глубоко под землей, только привычное «как-кап» раздавалось где-то рядом. Ничего подозрительного не наблюдалось. Саша раскурил Ерошкину трубку, еще постоял немного и махнул рукой остальным. Те настороженно приблизились. Васька вдруг гулко откашлялся, чем напугал Самородова почти до судорог.

Минут пять выясняли они – чего он, а чего он? Потом все решили сделать привал и перекусить. «Перекурить, оправиться! Мальчики в левое ответвление, девочки – в правое!», – бодро скомандовала тетя Женя.

Дальше двинулись уже при свете. По крайней мере идти стало легче. Утверждать, что веселее, Саша не взялся бы, представляемая толща над ними давила на мозги и заставляла невольно пригибать голову. Похоже, находились они достаточно глубоко.

Странное все-таки сооружение, очень странное…

– Сашенька, поди сюда на секундочку! – вдруг окликнула его тетя Женя.

Здесь, под землей, ощущение времени совсем пропало. По наручным часам он видел, что дело к вечеру, значит, оттопали они почти восемь часов. Но что такое вечер, уже было трудно себе представить. Утро, день, вечер – абстрактные понятия, ничего больше. Здесь, в тусклом свете редких и грязных лампочек, начинало казаться, что никакого времени вообще больше не существует, кончилось время, и осталось тягучее, как этот тоннель, безвременье… Сплошное «как-кап» и «топ-топ»…

Пропуская остальных, Саша подождал тетю мичмана. Егорыч сунулся было к ним, но был отослан вперед властным движением пухлой руки. Покорно двинулся дальше. Они все уже ощутимо устали. Это было видно по сгорбившимся спинам и монотонно, механически движущимся ногам.

Провожая его взглядом, Саша про себя подивился, как быстро алкогольный анархист Егорыч превратился в подкаблучника, осознавшего спиртовое зло. Великая сила любви или воспитательные таланты тети мичмана? Впрочем, по поводу трезвости оставались сомнения. Зеленый, бешеный огонек в его просветленных очах все-таки тлел, опытному глазу это было видно. Алкоголики, как подсказывает богатый жизненный опыт, пить не перестают, а завязывают. И жизнь постоянно подсовывает им повод, чтобы дернуть за веревочку в ожидании очередного чуда интоксикации…