Артём Корсаков - Обратная ночь

   Мы вышли из склада и пошли к машине. Когда мы сели, выражение лица Дианы по-прежнему оставалось безнадёжно опустошённым.

   - Зачем ты пришёл за мной?

   - Диана, посмотри на меня. Посмотри, - потребовал я и повернул её лицо к себе. - Ты спрашиваешь, зачем я пришёл за тобой. Я тебе объясню: ты мне нужна. Мы с тобой похожи, очень похожи. У нас одинаковые судьбы: всю жизнь мы думали, что знаем будущее: я верил, что стану вампиром, ты - что тебя рано или поздно убьют. Этим будущим мы и жили: я - с надеждой, ты - с отчаянием. Думали только о том, что будет завтра. Но мы с тобой никогда не задумывались о настоящем, о том, что происходит сейчас. До встречи с тобой я полагал, что начну наслаждаться жизнью только тогда, когда стану вампиром, но я ошибался. Ты показала прелесть настоящего. Ты мне нужна, чтобы чувствовать текущий момент, прошу тебя...

   - Какой в этом смысл? - прошептала Диана. - Нас всё равно убьют: через месяц, год или лет через пять. Как мы будем дальше жить, зная, что не сегодня, завтра погибнем?

   - Тем более, если мы знаем, что завтра погибнем, зачем терять драгоценное время?

   - Всё это бессмысленно, - покачала головой Диана.

   - Жизнь вообще бессмысленная штука. Она пролетает за одно мгновение, а в конце от тебя ничего не остаётся, кроме надгробной доски, которая со временем обрастает сорняками. И ты становишься лишь яркой вспышкой на дороге бесконечности. И для жизни, и для времени мы с тобой ничего не значим, но для нас и жизнь, и время значат очень многое. Поэтому пока есть хоть одна минута, отмеренная Богом, надо ей пользоваться. Умереть мы можем всегда, а вот жизнь больше не повторится.

   - Всё это бессмысленно...

   - Доверься мне.

   Диана опустилась на сидение и закрыла глаза.

   - Вот и славно, - прошептал я и завёл машину.

   Огненно-хмурый закат объявил о начале нового периода в нашей жизни. Мы остановились в придорожной гостинице далеко от того места, где находились утром. Диана выспалась по дороге и сейчас её настроение чуточку улучшилось. Она наблюдала за уходящим солнцем из окна номера.

   - О чём думаешь? - спросил я, выходя из душа.

   - Закат когда-нибудь закончится, - сказала она.

   - Для человека всё всегда заканчивается, остаются лишь воспоминания. Запомни этот момент. Когда до нас всё же доберутся, когда нас убьют, с нами останутся лишь воспоминания. Мы будем листать их, как фотоальбом, и снова и снова наблюдать за закатом.

   Я проснулся на заднем сидении джипа и повернулся на спину. Воспоминания - Денис даже их у меня отнял. На крыше машины играли оранжевые блики заката. Солнце зашло, начиналась очередная беспокойная в поисках правды ночь.

Ночь седьмая

Ты не можешь увидеть очевидное, так как не веришь в подлость...

   Я выпрямился на сидении и облокотился руками на согнутые в коленях ноги. Седьмая ночь, как их нет со мной. Неделя. Чем больше я вспоминал, тем сильнее вновь влюблялся в Диану и проникался отеческой заботой к Лизочке. И от этого становилось ещё больнее. Моя душа вновь наполнялась чувствами, которые были во мне: любовью, заботой, ответственностью, и которые должны были появиться после убийства родных, но не появились из-за потери памяти: скорбью, страданием, отчаянием. Время лечит - не существует более лживого утверждения. Я был абсолютно уверен, что ни через год, если выживу, ни через сто лет не смогу избавиться от чувства пустоты и беспомощности. Время никогда не сможет меня излечить, наоборот, оно лишь усугубит душевную травму. То ли чувство боли всколыхнуло память, то ли ещё что-то, но мне вспомнился эпизод из прошлого, наполненный душевной тревогой и страхом.

   Лизочке тогда было всего четыре годика. Она лежала, укутавшись в три толстых одеяла, но, несмотря на это, её знобило. Температура подскочила до тридцати девяти с половиной и держалась на этом уровне уже несколько часов. Приходили три врача, но никто из них не мог сказать ничего дельного. Один раз девочку чуть не забрали, но доктору удалось сбить температуру до тридцати восьми, и он, чуть потоптавшись на месте, неуверенным голосом сказал, что в стационаре нет смысла. У девочки ничего не болело, горло не жгло, но температура... Вот уже третий день напряжённого ожидания и бесконечных молитв о том, чтобы она хотя бы на пару градусов спала. Это уже потом можно будет надеяться на выздоровление, а сейчас... хотя бы опять до тридцати восьми, но только не эти ужасные тридцать девять с половиной. Ведь ей ещё только четыре годика, хоть бы Господь сжалился над нашей девочкой. Минуты тянулись, как часы, а часы - как дни. И казалось, что это никогда не закончится. Жизнь замерла на одной отметке, страшной отметке.

   Лизочка капризничала, она не любила ни докторов, ни таблеток, ей хотелось скакать, кричать и беситься. Этот маленький дьяволёнок не желал понимать, как важно сейчас вести себя так, как говорят родители. Девочке хотелось гулять и, что самое ужасное, лопать мороженное. Попытаться утихомирить этого бесёночка было сложнее, чем научить танцевать слона. Лоб Лизочки накалился до предела, пик наступил. Выносить это с каждой секундой становилось всё сложнее...

   ...Когда температура опустилась до тридцати восьми, Диана заплакала, а я почувствовал, как с моих плеч свалилась гора. Ещё сутки на такой отметке температура и продержалась, но мы с Дианой ходили возле девочки с такими лицами, будто она заново родилась. Так, пожалуй, и было. Лизочка, сама того не осознавая, прошла самый тяжёлый период своей жизни. И не обратила на это ровно никакого внимания, если не считать затаившуюся обиду за то, что она так и не получила мороженного. А мы с Дианой ещё долго в страхе вспоминали о тех днях. Конечно, если бы наша девочка так много не капризничала и относилось к процессу выздоровления более серьёзно - хотя понимаю, как глупо требовать это от четырёхлетнего ребёнка - то возможно температура так бы не скакала.

   Странно: даже сейчас, зная, что Диана и Лизочка мертвы, я с содроганием вспоминаю о той болезни, словно Лизочка опять лежит передо мной и вся горит, а мы бегаем вокруг, готовим растворы для полоскания горла, пытаемся сбить температуру, натираем девочку спиртом и закутываем в три одеяла. И всё ради того, чтобы она выздоровела, чтобы она жила... жила...

   Я плакал, одинокий в своём горе, не переставая. Их больше нет, моё сердце опустело, и что самое страшное - я больше их никогда не увижу. А ведь всего неделю назад, Диана и Лизочка были живы. Пусть Лизочка капризничала, пусть всегда всё делала по-своему, пусть лопала мороженное на улице в мороз втайне от родителей - не важно, главное, она была рядом. Непослушная, но живая и невредимая моя маленькая доченька. Казалось, что я больше не смогу сделать ни одного шага, что прямо здесь, на заднем сидении машины умру. Почему они не забрали меня? Зачем Денис оставил меня страдать?