Брэм Стокер - Талисман мумии

Гордость и сила каждого из них и сдержанность, бывшая основной чертой их характеров, создали барьер в их взаимоотношениях с самого начала. Каждый начал уважать скрытность другого довольно поздно, и взаимное непонимание переросло в привычку. И, таким образом, эти два любящих сердца, страстно жаждущих сочувствия друг друга, долго находились в разлуке. Но теперь все уладилось, и в самой глубине своей души я радовался, что, наконец, Маргарет была счастлива. Пока я раздумывал на эту тему и мечтал о своих личных делах, открылась дверь, и мистер Трелони пригласил меня войти.

– Входите, мистер Росс! – сердечно произнёс он, но не без некоторой формальности, которой я так страшился. Я вошёл в комнату, и он протянул мне руку, которую я пожал с удовольствием. Он не сразу отпустил её и все ещё держал в своей, подводя меня к дочери. Маргарет смотрела то на меня, то на него; её глаза, наконец, опустились.

Когда я близко подошёл к ней, мистер Трелони отпустил мою руку и, глядя прямо в глаза дочери, сказал:

– Если все происходит так, как бы мне этого хотелось, мы не должны ничего держать в тайне друг от друга. Малкольм Росс уже так много знает о моих делах, что, я полагаю, он должен оставить их в том положении, в котором они пребывают сейчас, и молча удалиться, или он должен узнать о них ещё больше. Маргарет! Не хочешь ли ты, чтобы мистер Росс взглянул на твоё запястье?

Она бросила на него призывный взгляд, но даже при этом было ясно, что, видимо, она решилась. Без слов она подняла правую руку, так что браслет в виде распростёртых крыльев, прикрывающих кисть, сполз вниз, открыв поверхность кисти. Меня пронзил ужас.

На её кисти виднелась тонкая зубчатая красная линия, из которой, казалось, свешивались красные пятна, похожие на капли крови!

Так стояла она – воплощение истинной гордой терпимости.

Ох! Но она выглядела гордой! Сквозь всю присущую ей мягкость, все её великодушное пренебрежение к собственной личности, которое я ощущал в ней, и которое никогда не было столь заметно, как сейчас, – сквозь весь огонь, который, казалось, сиял из тёмной глубины её глаз, освещая мне самую душу, – сверкала, вне всякого сомнения, и гордость. Гордость, основанная на вере; гордость, рождённая чистотой сознания; гордость истинной королевы Старого времени, когда принадлежность к королевскому роду предполагала наличие способности быть первым и величайшим, и храбрейшим во всех высоких деяниях. Так мы простояли несколько секунд, после чего глубокий, торжественный голос её отца, казалось, бросил мне вызов:

– Что Вы скажете теперь?

Не будучи способным выразить ответ словами, я подхватил правую руку Маргарет в свою, пока она опустила вниз, и, крепко сжимая её и оттянув другой рукой золотой браслет, склонился и поцеловал её запястье. Когда, не отпуская её руки, я поглядел ей в лицо, то увидел на нем выражение такой радости, о которой мог мечтать, когда думал о небе. Затем я обернулся к её отцу.

– Вы получили мой ответ, сэр!

Его мужественное лицо осветила торжественная улыбка. Он сказал единственное слово, когда положил и свою руку на наши, сомкнутые, в то время как он нагнулся, целуя дочь:

– Хорошо!

Стук в дверь прервал нашу беседу. В ответ на бесстрастное «Входите!», произнесённое мистером Трелони, появился мистер Корбек. Когда он разглядел позы, в которых мы находились, его как бы откачнуло назад; но в то же мгновение мистер Трелони подскочил к нему и подвёл его к нам. Пока он пожимал ему обе руки, казалось, он преобразился. Весь энтузиазм его юности, о котором рассказывал нам мистер Корбек, казалось, вернулся к нему в одно мгновение.

– Значит, вы достали лампы! – почти крикнул он. – Мои предположения оправдались в конце концов. Пройдёмте в библиотеку, где мы сможем быть одни, и расскажите мне об этом! И пока он рассказывает, Росс, – сказал он, обернувшись ко мне, – будьте добры, в знак старой дружбы, достаньте ключи от сейфа, чтобы я смог взглянуть на эти лампы!

Затем они втроём (дочь с любовью держала руку отца), прошли в библиотеку, в то время как я поспешил в Часерри Лэйн.

Когда я вернулся с ключами, они все ещё полностью были захвачены своей беседой; но к ним вскоре после моего ухода присоединился доктор Винчестер. Мистер Трелони, узнав от Маргарет о его постоянном внимании и доброте и о том, как он, несмотря на большое противостояние, постоянно исполнял список его пожеланий, попросил доктора остаться и выслушать с нами всю историю.

– Это, возможно, заинтересует вас, – узнать конец всего дела!

Мы рано отобедали в тот день. После этого долго сидели вместе, а затем мистер Трелони произнёс:

– А теперь, я думаю, лучше всего нам расстаться и спокойно улечься спать пораньше. Мы можем продолжить свой разговор завтра, а сегодня мне хотелось бы все обдумать.

Доктор Винчестер ушёл первым, с любезной предусмотрительностью прихватив с собой мистера Корбека и оставив меня. Когда они ушли, мистер Трелони сказал:

– Думаю, было бы хорошо, если бы вы тоже ночевали у себя дома. Мне хотелось бы спокойно провести вечер с дочерью; есть множество вещей, о которых мне следовало бы рассказать ей, и только ей. Возможно, уже завтра я смогу сообщить о них также и вам; но в данный момент было бы лучше, чтобы нас ничто не отвлекало, и мы были в доме одни.

Я прекрасно понимал и разделял его чувства, но опыт последних нескольких дней был ещё не забыт, и после некоторого промедления я спросил:

– Но не может возникнуть при этом какой-либо опасности? Если бы вы знали, как мы…

К моему удивлению, Маргарет прервала меня:

– Малкольм, опасностей не предвидится. Я останусь с отцом! – Говоря эти слова, она прильнула к нему, как бы защищая его своим телом. Ничего не ответив, я поднялся и направился сразу же к выходу. Мистер Трелони сердечно сказал мне вслед:

– Приходите как только вам захочется, Росс. Приходите к завтраку. После этого нам с вами захочется поговорить. – Он тихо вышел из комнаты, оставив нас вдвоём. Я начал целовать руки Маргарет, которые она протянула мне, затем притянул её к себе, и наши губы встретились в первый раз.

В ту ночь я спал мало. Ощущение счастья с одной стороны и беспокойство с другой не оставляли мне места для сна. Но даже если меня охватило беспокойство, в то же время я был столь счастлив, как никогда. Ночь пролетела столь быстро, что рассвет как бы обрушился на меня, не прокрадываясь по своему обыкновению. Ещё не было девяти часов, когда я появился в Кенсингтоне. Все моё беспокойство испарилось, подобно облаку, как только я встретил Маргарет и увидел, что бледность лица уже уступила место обычному яркому румянцу. Она сказала, что отец спал хорошо и скоро присоединится к нам.