Энн Райс - Черная камея

К ней потянулась даже Пэтси. Иногда она присоединялась к нам, и тогда мне приходилось втискиваться на узкое заднее сиденье спортивной машины, а женщины болтали, сидя впереди. Мое самое острое воспоминание о совместной поездке с Пэтси имеет отношение к Гоблину – я разговаривал с ним, не умолкая, и тогда Пэтси рявкнула на меня, велев прекратить болтовню с этим отвратительным призраком, чем повергла Линелль в шок.

Пэтси робела перед Линелль, и та убедила ее терпимее относиться к моей дружбе с Гоблином. Была и еще одна причина, которую, как мне кажется, я понимаю лишь сейчас, оглядываясь в прошлое. Все очень просто: то, что Линелль уважала меня, не только как друга Гоблина, но и как маленького Тарквиния Блэквуда, заставило Пэтси разговаривать со мною намного чаще и искреннее, чем раньше.

Получалось, будто моя мать "не видела" личность, которой я был до того момента, как Линелль привлекла ее внимание ко мне, и тогда слабый интерес вытеснил в ней снисходительную и высокомерную жалость – "Ах, мой бедненький, ах, мой маленький...", – которую Пэтси испытывала ко мне раньше.

Линелль также оказалась большой любительницей популярных фильмов, особенно тех, что она называла "готическими" или "романтическими", и приносила множество пленок, от "Робокопа" до "Айвенго", чтобы смотреть со мной по вечерам. Иногда на эти сеансы заглядывала и Пэтси. Ей нравился и "Темный Человек", и "Ворон", и даже "Красавица и чудовище" Жана Кокто.

Не раз мы все смотрели "Дочь шахтера", фильм о Лоретте Линн, замечательной певице в стиле кантри, настоящей звезде, которую Пэтси просто обожала. И я наблюдал, что Линелль, разговаривая с Пэтси, довольно легко переходила на язык "кантри". Это заставляло меня ревновать. Я хотел, чтобы моя романтичная, таинственная Линелль принадлежала только мне.

Однако за эти годы я кое-что узнал и о Пэтси, что мне следовало бы предвидеть заранее. Рядом с Линелль Пэтси чувствовала себя глупой, и по этой причине их дружба начала слабеть и в один момент грозила вообще прерваться. Пэтси не желала чувствовать себя ущемленной, а кроме того, не отличалась открытостью ума, что необходимо при обучении.

То, что она отвернулась от Линелль, меня не удивило, да, в общем-то, и не тронуло. (Кажется, лебединой песней нашего зрительского трио стала "Седьмая печать" Ингмара Бергмана.) Но был все же еще один положительный момент: моей учительнице очень понравилась музыка Пэтси, она даже попросила разрешения прийти послушать, а после очень хвалила Пэтси за то, что она делает со своим "оркестром", состоявшим из одного человека – "друга" по имени Сеймор, который играл на губной гармонике и ударных.

(Сеймор был полным ничтожеством, присосавшимся к Пэтси, во всяком случае так я думал в то время. Судьба с лихвой наказала меня за Сеймора)

Пэтси была явно удивлена таким интересом и обрадована, так что мы побывали на нескольких концертах в гараже, которые Линелль понравились больше, чем мне. Не удивительно, что Гоблин тоже пришел в восторг и танцевал до тех пор, пока совсем не улетучился. Позже, когда Пэтси показала мне несколько аккордов на электрогитаре и когда я "сбацал" вместе с ней и Сеймором на своей гармонике, Гоблин приревновал и начал строить отвратительные рожицы, а потом и вовсе исчез.

Однажды вечером Сеймор не появился. Тогда я сел за его ударные, нацепил на шею гармонику и вполне прилично подыграл Пэтси, исполнявшей свою новую песенку. Линелль была нашим зрителем-фанатом. Мы сыграли еще пару песен, и я довольно сносно справлялся с ударными. Я не хочу сказать, будто играл гениально, но мне удалось извлечь из инструмента что-то приличное, а уж в игре на гармонике я и вовсе блистал, ведь практиковался уже много лет вместе с Папашкой. В общем, концерт закончился в духе фермы Блэквуд: Пэтси бросилась обнимать и целовать меня.

Теперь, по прошествии времени, понимаю, что Линелль поступала так вполне намеренно. Чувствуя, что Пэтси ее побаивается и сторонится нас – вы, мол, парочка умников, – она приводила меня на эти концерты, чтобы между мной и матерью завязалась новая ниточка.

Но Линелль не остановилась на достигнутом. Она отвезла меня на деревенский праздник, где выступала Пэтси. Мы отправились куда-то в штат Миссисипи. До той поры я ни разу не видел мать на сцене, а когда жители принялись восторженно кричать и хлопать, у меня словно глаза открылись.

С начесанными крашеными волосами, с пудом краски на лице, Пэтси была похожа на смазливую пластмассовую куколку, но пела хорошо, очень проникновенно. Ее песни верно отображали стиль блугрэсс, она играла на банджо, а какой-то парень, которого я не очень хорошо знал, печально пиликал на скрипочке. Сеймор мощно поддерживал их гармоникой и ударными.

Все это было очень мило и произвело на меня огромное впечатление, но, когда Пэтси начала свой следующий номер, действительно крутую песню типа "Ты подло со мной поступил, ублюдок!", толпа буквально сошла с ума. Зрители неустанно хлопали моей маленькой маме, со всей ярмарки к сцене хлынули люди. Пэтси прибавила жару, спев свою знаменитую песенку "Ты отравил мой колодец, а я отравлю твой". Больше почти ничего не помню о том концерте, кроме того, что она произвела фурор, еще я для себя понял, что она не зря прожила жизнь, а я мог бы сыграть на гармонике и ударных лучше Сеймора.

Но я обходился без Пэтси. Не уверен, что она вообще когда-то была мне нужна. Конечно, Пэтси с ее музыкой была любимицей неотесанных деревенских парней, но лично мне больше нравилась Девятая симфония Бетховена.

А еще у меня была Линелль. И когда мы с Линелль отправлялись на машине в Новый Орлеан, одни, прихватив с собою только Гоблина, радость моя длилась бесконечно.

Я ни разу не встречал человека, который ездил бы быстрее Линелль. У нее, видимо, было какое-то чутье на полицейских – так ловко она их избегала. В тот единственный раз, когда нас остановили, она наплела с три короба, будто мы, мчимся к какой-то роженице, и в результате избежала штрафа. Мало того, ей с трудом удалось отделаться от полицейского, который предложил сопровождать нас до самой больницы в городе.

Линелль была великолепна – иначе не скажешь. Она приехала сюда, на ферму Блэквуд, учить деревенского мальчишку, не умевшего даже писать, а через шесть лет оставила в Блэквуд-Мэнор всесторонне образованного молодого человека.

В шестнадцать лет я не только сдал все экзамены за среднюю школу, но и попал в верхние строчки по результатам вступительных экзаменов в колледж.

В наш последний с ней год Линелль также обучила меня вождению. Папашка полностью одобрил эту идею, и вскоре я уже колесил на грузовичке по нашим владениям и по заброшенным деревенским дорогам в округе. Линелль отвезла меня в город, где я получил права, а Папашка сказал, что грузовичок отныне мой.