Средневековые сказки - Яна Александровна Гецеу
– Счастлива быть представленной вам, княгиня Маргарета! – голос, глубокий и звучный, вырвал Маргарету из очаровательных мечтаний.
Наглая дрянь неучтиво ухмыльнулась и, будто мало показалось, добавила:
– А пуще того счастлива я застать вас ещё в живых!
Девица подошла к постели умирающей, присела в неуклюжем поклоне, колченогая хромоножка. Слуги на неё так и вытаращились. Сами они не решались подходить без нужды к зловонному ложу полумёртвой больной госпожи и даже воду ей подавали, зажав нос тряпками. «Видать, зараза к заразе, и правда, не липнет!» – обменялись слуги взглядами между собой.
А молодая дрянь подняла на Маргарету глаза, наклонилась к ней и прошептала чудовищно знакомым Маргарете, горячим дьявольским шёпотом:
– Продай мне своё дитя, продай!
Глаза княгини распахнулись от ужаса, она хотела было закричать, но грудь сжало горячим обручем.
– Вы очень удачно продали своё дитя, – проговорила Катэрина голосом глубоким и ледяным, как зимняя вода. И добавила зло, как хлестнула: – Матушка!
В груди Маргареты вспыхнул пожар, она вся выгнулась, и сердце её остановилось. А Катэрина, сию минуту княжеская невеста, взяла со столика в изголовье покойной сочное, налитое яблоко, тёмно-алое и упругое, как она сама. Надкусила, и сок брызнул на покойную…
Ежевика Её Светлости
Cредневековая сказка о нечистых дарах
Ветки ежевики царапали ей лицо. Комар больно впился в макушку. Но она не смела шелохнуться, затаилась, изо всех сил стараясь не дышать. Хрустнула ветка, она зажала рот рукой, чтобы ни крик, ни всхлип не выдали её тому, кто пел:
– Инга! И-и-и-ин-га-а-а-а, не прячься, дурочка-а-а!
«Господь Вседержитель, молю тебя, отведи проклятого беса, пусть он мимо пройдёт, Господь и Дева Мария, умоляю!»
– Девочка, я найду тебя, куда бы ты ни спряталась! – ласково смеялся её брат и сафьяновым сапогом шевелил кусты дикой смородины в двух шагах от неё.
– Ну куда ты уйдёшь в моём-то лесу, а? Не дури, сестричка, ты ведь у меня одна осталась!
Девочка застыла, словно камень на морозе. Она боялась даже зажмуриться, чтобы шуршание век не привлекло его внимания. «Одна осталась», – сказал он и не соврал. Других-то всех уже извели… всех двенадцать выродков Его Светлости Абеларда Проклятого. Конечно, сам себя он по-другому величал, но в народе его звали не иначе как Дьяволом, Сатаной да Проклятым. И было за что. Когда господин князь скопытился, люди вздохнули с облегчением. Да только не знали они, что наследник и того лютее окажется! Первое, что учинил Адалвалф Дедерик Еремиас Эккехард, когда благородный отец его отошёл в руки Господа («провалился в самый Ад!», как говорила чернь), это разыскал всех бастардов, кто ещё в живых остался и мог единой крови с ним быть, и привёз ко двору. Душистым мылом отмыл, разодел их в шелка да меха, сладким медовым вином напоил до рвоты. За столы длинные усадил их всех при сотне свечей. И пока одуревшие, ничего слаще диких яблок в жизни не евшие щенки обоих полов хлебали ковшами драгоценное пойло и лопоухими головами качали, тонувши в сахарных речах своего святого новоявленного братца, отборные псы Адалвалфовы вешали на деревьях их матерей и мотали на длинные ножи кишки их отчимов. Все их соседи видали страшную, подлую цену грехов Его Светлости и отлично усвоили, чего стоит иметь хоть половину, но княжеской крови, не будучи законно признанным перед церковью отпрыском старого Абеларда Проклятого!
Одну лишь Ингу уберёг господин великий Случай. Не привидься ей морок ночной – не жила бы она уже!
Всю свою блёклую, чахлую жизнь девчонка прозябала в самой грязной и захудалой лачужке, гаже которой трудно было бы отыскать в целом королевстве. Мать её работала прачкой при дворе Проклятого. И это всё, что знала о ней дочь. А ещё то, что Ингу она ненавидела, обзывала «поганым отродьем», избивала мокрым бельём, поносила, на чём свет стоит. Всё мечтала, чтобы дочь сдохла где-нибудь под крыльцом и чтоб её не нашли – хоронить бы не надо было! Девчонка росла, как сорная трава на проезжей дороге, хилая. Мамаша её всё старалась почаще возле кухарки крутиться, в подружки набивалась. А попросту к выпивке поближе. Воровала она вино кислое, в котором мясо вымачивалось к хозяйскому столу. Но Инга только на той дружбе и продержалась, кухарка её подкармливала. Если б не тётушка Лизабет, никакой Инги бы давно на свете не было!
«А может, оно и к лучшему? – судорожно метались мыслишки в голове скрюченной под кустом девочки. – Слегла бы да от голодухи усохла, и не надо было б теперь на колу три дня кровищей течь, как все ублюдки князевы…» Во рту всё смёрзлось, тошнота костяной рукой схватила. Не сбежать ей, ох не сбежать!
«Но каким-то же чудом невидимым меня ото сна ночью-то сдёрнуло, а?» – едва не закричала она. Надежда пронзила, как горящая стрела, в самую дыхалку! А ну как у Господа на неё свои намерения, и не выдаст он Ингу на мучительную смерть? Ведь как дело было: спала она, умученная работой в свинарнике, на вонючей сырой рогожке у себя в тёмном углу, замёрзла по самое некуда – ночь была туманная, прохладная. Сквозь сон с силами собиралась, чтобы встать и переползти к самой мирной свинушке Мушке под горячий, уютный бок. Как вдруг будто в левую ладонь кто уколол! Заворочалась девочка, глаза открывать мочи нет, тело разламывается. Ох, только бы не рассвет… ещё один день чистить свиные загоны тяжёлыми лопатами, таскать неподьёмные бадьи помоев, чесать сотне здоровенных животин спины скребком… «Дай ещё хоть часок на боку провести, а больше я ни о чём и просить не осмелюсь!» – прошептала Инга и посыпалась в тревожную сонную муть, но шило в ладонь ткнулось заново, и голос позвал:
– Инга!
Так отчётливо, так властно! Вскочила девочка на ноги в одно мгновенье, готовая любые понукания и приказы принять. И… никого не видит перед собой! Что за чертовщина? Проморгалась свинарка, но даже когда глаза ко тьме привыкли, никого так и не усмотрела. А голос будто бы прямиком в голову ей переместился и велит: «Не ложись теперь, а иди в самый замок! Укради кусок господского мыла да одежду по себе». Встала Инга как вкопанная. Э нет,
