Кодзи Судзуки - Кольцо (Звонок)

— Ненависть?

— Ага. Представляешь, что чувствовала Садако, когда ее мать бросилась в кратер?

— Ненависть к газетчикам?

— Если бы только к газетчикам! Нет, это ненависть ко всему обществу, которое сначала их обхаживало, а когда ситуация изменилась, принялось усердно травить, пока вконец не разрушило семью. Садако с трех до десяти лет жила бок о бок с родителями, так ведь? Так что должна была кожей чувствовать, как меняется отношение к ним.

— И что? Неужели из-за этого нужно вот так… всех и вся без разбору атаковать…

Асакава начал оправдываться еще и потому, что, естественно, осознавал свою принадлежность к тем самым газетчикам. В глубине души он надеялся оправдаться… Нет, скорее вымаливал себе прощение: «Ну пойми, я ведь так же как и ты, критически отношусь к прессе со всеми ее болячками!»

— Что ты там брюзжишь?

— Что? — Асакава и не заметил, что говорит вслух, как будто бормочет заклинание или молитву.

— Смотри, теперь до некоторой степени мы можем расшифровать смысл видеоряда. Вулкан Михара — место самоубийства матери; если уж Садако предсказала его извержение, то наверняка у нее была сильная ментальная связь с этим местом. Следующая сцена, расплывчатый иероглиф яма — это, я полагаю, первое изображение, которое Садако еще в детстве сумела передать на расстояние.

— В детстве?

Асакава не мог понять, почему именно в детстве, а не в другое время.

— Точно, ей тогда было четыре или пять лет. Теперь сцена с игральными костями. Получается, что Садако присутствовала во время опыта, где матери предстояло отгадать выпавшие числа, и сильно волновалась за нее. Эй, погоди! Выходит, Садако отчетливо видела числа на костях внутри свинцового шара!

Действительно, ведь и Асакава и Рюдзи видели выпавшие числа «своими глазами». Ошибки тут быть не может.

— Ну и что?

— Так ведь ее мать Сидзуко не смогла их увидеть!

— Ну, не получилось у матери, а у дочери получилось, и что здесь удивительного?

— Ты сам посуди, Садако тогда было всего семь лет, а она уже обладала способностями, которые ее матери и не снились. Шутка ли, даже неосознанный мысленный импульс сотни человек ей был не помеха! Ты только подумай, она же на кинескоп изображение транслировала. Одно дело фотопленку засвечивать, но телевизор-то совсем по другому принципу изображение показывает. Там на экран нужно спроецировать пятьсот двадцать пять линий развертки, вот такой способ. И Садако это может. Тут нужна прямо-таки неимоверная сила.

Но Асакава все еще сомневался.

— Ну, если у нее такая силища, что же она тогда для профессора Миуры на фотопленку чего-нибудь посложнее не спроецировала?

— Ладно, считай что уел. Но подумай: ее мать Сидзуко обнародовала свои способности и потом всю жизнь мучилась. Кто же захочет родную дочь обрекать на такую же долю? Нет, она наверняка ей говорила: «Не выказывай своего дара, живи тихо, как все». И Садако свою силу сдерживала, вот и послала Миуре самое обычное ментальное фото.

Потом, оставшись в студии одна, Садако заинтересовалась телевизором, которые был тогда в диковинку, и решила попробовать на нем свои силы. Тайком, чтоб никто не увидел.

— А что за старуха в следующей сцене? — спросил Асакава.

— Сам не знаю. Но скорей всего, эту бабку Садако то ли во сне, то ли еще где видела — бормочет как заправская пророчица, да еще на старом диалекте. Ты тоже, поди, заметил: тут на острове говорят на почти стандартном языке. Старушенция-то дюже древняя. Может, еще в эпоху Камакура жила или, не ровен час, с самим Одзуну знакомство водила.

…Даасень ёгора мати те — «На будущий год рожать тебе…»

— А пророчество-то ее сбылось?

— Ага. Помнишь, сразу за ней идет сцена с мальчиком-младенцем. Я сначала грешным делом подумал, уж не Садако ли сын, но судя по этому факсу, тут что-то другое.

— Может, это тот, который умер четырех месяцев от рождения?

— Угу, я тоже так думаю.

— А что же тогда пророчество? Старуха-то, когда «те» говорит, явно к Садако обращается. Может, у Садако все-таки родила ребенка?

— Черт ее знает. Но если бабка наговорила, может, и родила.

— От кого?

— Я что, в постель к ней заглядывал? Кстати, с чего ты взял, что я все знаю-то? Я же так, предполагаю только.

Если у Садако действительно был ребенок, то чей, и что с ним сейчас?

Рюдзи неожиданно поднялся с татами, больно стукнувшись коленом о низкую столешницу.

— А я думаю, чего так жрать хочется, а времени-то вон уже сколько, чуть обед не прозевали. Асакава, подъем! Пошли куда-нибудь, поедим, — сказал он и тут же направился в прихожую, почесывая ушибленную коленку.

Есть Асакава не хотел, но решил сходить за компанию, да и было о чем поговорить. Была еще одна вещь, о которой Рюдзи просил его разузнать, но было совершенно непонятно, с какого бока к ней подойти, и вопрос «завис». Оставалось по-прежнему непонятным, что за мужчина появляется в конце видеоролика. Возможно, это был отец Садако — Хэйхатиро Икума, но слишком уж враждебной выглядела его фигура в глазах Садако. Когда его лицо возникло на экране, Асакава ощутил в теле тяжелую, режущую боль, а вместе с ней пришло чувство сильнейшей неприязни. Не то, чтобы он был неприятен внешне, да и в глазах не было особой злобы, но, непонятно почему, вызывал отвращение. Не похоже, чтобы Садако с такой неприязнью смотрела на своих родных. Ничто в докладе Ёсино не указывало на то, что Садако была в плохих отношениях с собственным отцом. Скорее наоборот, она больше походила на заботливую, любящую родителей дочь. Почему-то казалось, что бесполезно даже пытаться выяснить его личность. Прошло уже без малого тридцать лет — за этот долгий срок его лицо могло изменится до неузнаваемости. Но как знать — может быть, на всякий пожарный случай и стоило бы попросить Ёсино раздобыть фотографию Хэйхатиро Икумы, а заодно поинтересоваться, что думает Рюдзи на этот счет. В частности об этом Асакава и хотел поговорить за едой.

В ушах свистел ветер. От зонтика не было никакого толку, и, согнувшись в три погибели, они заскочили в ближайший к порту Мотомати снэк-бар.

— Ну что, по пивку? — спросил Рюдзи и, не дожидаясь ответа, крикнул официантке, — Два пива!

— Кстати, Рюдзи, в продолжение разговора. Как ты думаешь, это видео… что это вообще такое?

— Понятия не имею, — сухо ответил Рюдзи, уткнувшись носом в тарелку — комплексный обед «якинику» явно интересовал его гораздо больше. Асакава зацепил вилкой сосиску и поднес пиво к губам. За окном виднелся причал. У билетной кассы теплохода «Токай-кисэн» не было ни души, все вокруг словно вымерли. Запертые на острове туристы наверняка разбежались по гостиницам и сейчас тревожно смотрят из окон на темное небо и бушующее море.