Стивен Кинг - Кладбище домашних животных

— И что скажешь? — спросил Луис. Он решил, что лучше завести разговор сразу.

— Не знаю, — сказала Рэчел с сомнением, что было на нее не похоже. — Нет, Луис, это не как тогда. Тогда я просто… испугалась. А ты меня знаешь. Когда мне страшно, я начинаю… защищаться.

Луис не помнил, когда Рэчел говорила с ним так, и внезапно почувствовал еще большее затруднение, чем раньше, в разговоре с Элли. Он словно шел по минному полю.

— Чего ты боялась? Смерти?

— Не своей, — сказала она. — Я боюсь даже думать об этом. Но когда я была ребенком, я много про это думала. Просто потеряла сон. Мне снилось, что ко мне приходят чудовища, чтобы съесть меня, и все они были похожи на мою сестру Зельду.

«Вот, — подумал Луис, — все время, что мы женаты, это ее преследует».

— Ты не очень-то рассказывала мне про нее, — сказал он.

Рэчел улыбнулась и погладила его по лицу.

— Луис, ты чудо. Я никогда о ней не говорю. И стараюсь никогда не думать.

— Я всегда считал, что для этого есть причины.

— Да. Есть.

Она замолчала, о чем-то думая.

— Я знаю, что она умерла от спинного менингита.

— Спинной менингит, — повторила она. — У нас в доме нет никаких ее фотографий.

— А та девушка в кабинете твоего отца?

— Да, про эту я забыла. И еще мать до сих пор держит одну в сумочке. Она была на два года старше меня. И она жила в задней спальне… она пряталась там, как какая-то постыдная тайна, Луис, она и умерла там, моя сестра умерла в задней спальне, и это тоже была тайна, грязная тайна!

Рэчел неожиданно зарыдала; в ее громком, нарастающем всхлипывании Луис усмотрел признаки истерики и очень встревожился. Он взял ее за плечо, но она тут же вырвалась. Он чувствовал, как шелк рубашки выскальзывает из его пальцев.

— Рэчел, детка, успо…

— Не успокаивай, — сказала она. — И не надо меня останавливать, Луис. Я хочу, наконец, рассказать тебе все, чтобы больше про это не говорить. Я сегодня все равно уже не усну.

— Что, это было так ужасно? — спросил он, уже зная ответ. Это объясняло многое, даже вещи, казалось бы, никак не связанные со смертью. Он вспомнил, что она никогда не ходила с ним на похороны, даже когда разбился на мотоцикле Эл Локк, его товарищ, который часто бывал у них дома. Рэчел он был симпатичен, но она все равно не пошла на его похороны.

«Она тогда заболела, — вспомнил Луис. — Подхватила грипп или что-то вроде. Казалось, что это серьезно. Но сразу после похорон у нее все прошло». Он даже думал тогда, что болезнь была скорее психического свойства.

— Да, конечно, это было ужасно. Хуже, чем ты можешь вообразить. Луис, мы смотрели на то, как она умирает, и ничего не могли сделать. У нее все время были боли. Все тело иссохло… будто втягивалось внутрь… плечи сгорбились, а лицо превратилось в маску. Руки у нее были, как птичьи лапы. Иногда мне приходилось кормить ее. Я ее ненавидела, но никогда не отказывалась это делать. Когда боли усилились, они стали давать ей наркотики — сперва слабые, а потом такие, что она стала бы наркоманкой, если бы выжила. Но конечно, все знали, что она не выживет. Потому она и была такой… тайной. Потому что мы хотели, чтобы она умерла, Луис. Мы просто мечтали об этом, и не только из-за того, чтобы она не мучилась больше, но и потому, что она выглядела, как монстр, и она уже становилась монстром на самом деле… о Боже, я знаю, как ужасно это звучит…

Она закрыла лицо руками.

Луис бережно дотронулся до нее.

— Рэчел, это звучит вовсе не ужасно.

— Нет, ужасно! — закричала она. — Ужасно!

— Это звучит верно, — сказал он. — Люди после долгой болезни действительно становятся похожи на монстров. Образ долготерпеливого, святого больного — это романтическая греза. Когда боль становится невыносимой, любой человек теряет все человеческое. Они еще преувеличивают свою боль, чтобы досадить окружающим.

Она поглядела на него с изумлением… почти с надеждой. Потом отняла руки от лица.

— Да нет, ты выдумываешь.

Он мрачно улыбнулся.

— Показать тебе учебник? Или хочешь посмотреть на статистику самоубийств? В семьях, где есть неизлечимые больные, процент самоубийств взлетает до небес в первые полгода после смерти пациента.

— Самоубийств?

— Да, люди глотают таблетки или вышибают себе мозги. Из-за своей ненависти… и тоски… и омерзения, — он пожал плечами и мягко свел кулаки вместе. — Оставшиеся в живых чувствуют вину, будто они совершили убийство.

На лице Рэчел отразилось безумное облегчение.

— Она была очень требовательной… и всех ненавидела. Иногда она писала в постель. Моя мать спрашивала, не хочет ли она в туалет… а потом, когда никого не было… она писала в постель, так что нам с отцом и матерью приходилось менять простыни… и она говорила, что это случайно, а у самой в глазах была радость. Я видела. В комнате все время воняло мочой и ее лекарствами… даже сейчас я иногда просыпаюсь и чувствую эту вонь… и я думаю, если я еще не совсем проснулась… я думаю: «Разве Зельда еще не умерла?»… я думаю…

У нее перехватило дыхание. Луис взял ее за руку, и она вцепилась в его пальцы.

— Когда мы меняли ей простыни, то видели, как ее скрючило. Перед концом, Луис… перед концом она выглядела, как… будто ее задница переехала на спину…

Теперь у Рэчел был стеклянный, завороженный взгляд ребенка, вспоминающего ночной кошмар.

— И иногда она дотрагивалась до меня… своими птичьими лапами… и я всегда кричала и просила ее не делать этого, и иногда, когда, она меня касалась, я проливала суп, которым ее кормила, и обжигалась, и кричала еще сильнее… и я плакала и видела, как она улыбалась. Незадолго до конца наркотики уже не действовали. Она все время кричала, и никто из нас уже не помнил, какой она была раньше… даже моя мать. Она была только отвратительной, ненавидящей всех тварью… спрятанной в задней спальне… нашей грязной тайной.

Рэчел трясло.

— Моих родителей не было, когда наконец… когда она… ты понимаешь…

…Когда она умерла, родителей не было. Они ушли и оставили меня с ней. Это было на Пасху, и они пошли навестить друзей. Совсем ненадолго. Я читала журнал на кухне. Я ждала, когда можно будет дать ей лекарства, чтобы она не так кричала. А она не переставала кричать с тех пор, как ушли родители. Я не могла читать из-за ее крика. А потом… понимаешь ли… Зельда вдруг замолчала, Луис. Мне тогда было восемь… каждую ночь мне снились кошмары… Я начала думать, что она ненавидит меня за то, что у меня прямая спина, что у меня ничего не болит, что я могу гулять, за то, что я останусь жить… мне казалось, что она хочет убить меня. Сейчас я так не думаю, но если бы она могла как-нибудь искривить мое тело… превратить, как в сказке… Мне кажется, она бы сделала это. И, когда она перестала кричать, я пошла посмотреть… может, она упала или опять обмочилась. Я вошла и увидела ее, и подумала сперва, что она подавилась собственным языком, — Рэчел повысила голос, он был испуганным и совсем детским, как будто она снова вернулась в это страшное прошлое. — Луис, я не знала, что делать! Мне же было только восемь лет!