Тьма под кронами (СИ) - Погуляй Юрий Александрович

— Бабкины сказки! — рыкнул Олег, направляясь к полутораметровой елочке в дальней части Невестиной Рощи. Самая низкая в кругу, она застенчиво ютилась меж двух рослых сестер — таких не то что домой, на Красную Площадь поставить не стыдно. А у Настюхи будет свое маленькое деревце.

— Не надо, — вякнул из-за спины Митрофан. Олег ответил ему стуком топора о тоненький ствол. Хватило пары ударов, чтобы тот с грустным треском надломился и зеленая царевна завалилась набок. Из обезглавленного пня тут же засочилась красная густая жидкость, такая же стекала со среза елки на девственно-белый снег. — Кровь! Кровь!

— Не истери! — буркнул Олег в замешательстве. — Какая кровь? Смола красная, вот и все. Помоги тащить! Да не цапай ты так, ветки поломаешь!

Митрофан схватился за елку цепко, истерично и, будто спрятавшись за ней, принялся отступать из Невестиной Рощи в овраг. Олег же из любопытства ткнул варежкой в «кровоточащий» пенек — липко. Наверняка смола.

Бутылку свою Митрофан все же получил — нечего местных обижать, им здесь еще всю зиму куковать.

— С наступающим вас! — подобострастно улыбнулся он, демонстрируя желтые зубы.

— И вас, Митрофан Семенович! — бросила Анна через плечо, сбрасывая нарезанный лук с доски в салатную миску. — Остались бы у нас отмечать! Я, вон, оливье нарезала! Чего одному-то в праздник сидеть?

— Да нет, Анечка, спасибо, я не один, я с президентом…

— Ну, Митрофан, — скрипнула дверь, из сеней дохнуло холодом — вернулся с улицы Олег. В руках его топорщилась ветками красавица-елка. Подпиленный теперь до нужной длины ствол уже не кровоточил — засох бурой коркой, — Давай тогда, с наступающим тебя! В этом году уж не увидимся!

— И вас, Олег Валерич, — угодливо кивнул мужик, приник к уху Олега, обдав кислым духом давно не чищенных зубов, шепнул интимно. — Верни ты эту елку, Олег, не дури! Не наша она, не наша!

— Ты б, Митрофан, поаккуратней с огненной водой-то. Так ведь можно не с президентом, а с генсеком выпить, — покачал головой Олег. — Давай, обращайся, если что!

Митрофан покачал головой, бросил взгляд на елку, запахнул поплотней бушлат и шмыгнул за дверь, прижимая бутылку к груди, что младенца.

— Настюха! — пробасил Олег на весь дом, да так что жена поморщилась. — Бросай мультики, гляди, какую папка красоту принес!

— Ревешь, что медведь! — по-доброму проворчала жена, пряча улыбку. В глубине небольшого бревенчатого дома раздались дробные шаги, распахнулась дверь.

— Папка! Ух ты! Она настоящая? — белокурая девчонка лет шести в одиночку «окружила» отца, не давая ему сдвинуться с места. — Ай, колючая! А куда мы ее поставим? Давай у телевизора? Или нет, лучше за диваном! А игрушки у нас где? Можно я буду украшать?

— Угомонись уже! — смеясь, отвечал Олег, — Давай ставить!

Тащи ведро!

Елку решили поставить напротив телевизора, так, чтобы с одной стороны стола был его выпуклый экран, а с другой — зеленая лесная красавица. Заранее подготовленные бутылки с песком плотно зафиксировали ствол в ведре, и вот деревце уже украшало комнату, создавая атмосферу праздника. Воздух наполняли запахи хвои и смолы, пробуждая в Олеге его детские воспоминания. Взрослые, шампанское, белая скатерть, атмосфера волшебства… Расчувствовавшись, он взял один мандарин из вазы на столе и безжалостно надломил его, чтобы мельчайшие капельки разлетелись по комнате. Выключил свет, щелкнул кнопкой на гирлянде, украшающей стену, нагнулся к Насте, сказал:

— Закрой глаза. Вдыхай. Чувствуешь?

— Угу, — серьезно ответила та.

— Запоминай. Это — Новый год.

— Па-а-ап… — протянула девочка растерянно. — Ты слышишь?

— Что? — Олег вслушался — на кухне стучал о доску нож, Яковлев из телевизора ругался на заливную рыбу, за окном завывал ветер. — Что слышу?

— Елочка плачет…

Анна с хлопком закрыла последний контейнер. Олег страдальчески взглянул на нее:

— Слушай, Ань, без этого никак?

— Вот, за окно поставь, — в руках Олега оказался огромный металлический судок с жидким еще холодцом. — Ты же знаешь, она — одинокий пожилой человек, едва ходит. Вот скажи мне, Буркалов, ты бы хотел в старости остаться на Новый год совсем один?

— А мы ей кто? Дети, внуки? Я вон, чтоб без стакана воды не остаться, детей строгаю, — игриво ухватив жену сзади за грудь, Олег уткнулся ей подбородком в шею, засопел. — Можем еще одного настрогать!

— Иди нам лучше дров настрогай, папа Карло! — усмехнулась Анна, — А вечером обсудим!

— Ладно, Настюху-то зачем с собой тащить?

— Ну, во-первых, подаю ей хороший пример, во-вторых я одна это все не донесу. Ты, кстати, тоже мог бы…

— Ой, мне еще дров надо наколоть! — Олег демонстративно накинул бушлат. — Да и терпеть меня эта старая сука не может — разве что вслед не харкает!

— Кто старая сука? — пропищала Настя.

— Никто! — с нажимом сказала Аня, выразительно глядя на Олега. — Ну что, детка, готова идти к бабушке Фросе?

— Да! Только шапочку мне завяжи! — девочка подняла голову, демонстрируя болтающиеся шнурки.

— А ты, Буркалов, — продолжила жена, яростно затягивая бантик на подбородке дочери, — постарайся не ссориться с теми, кто может время от времени с Настей посидеть. Если, конечно, надеешься настрогать еще детей.

— А детей строгают? — спросила девочка.

— Точно! Как Буратино! Ну, бери сумку — вот, мама поставила, и пойдем.

Анна накинула пуховик и шагнула в сени, обернулась на поникшего плечами мужа. Вернулась, чмокнула в бородатую щеку.

— Все, давай, Олежа, гостинцы занесем и обратно, будем вместе елку наряжать!

— Чур, я буду наряжать! — раздалось уже с улицы.

— Давай, Ань, не засиживайтесь, три часа осталось! — ворчливо бросил Олег. За ворчанием он прятал странную, подтачивающую нервы тревожность. То ли все дело в болтовне Митрофана — этого старого алкаша, то ли в суматохе перед праздником. А может, в тоскливом всхлипывании, которое Олег изо всех сил старался принимать за телепомехи.

Стемнело рано. Казалось, метель налетела из ниоткуда, прогнав Олега домой, прочь от поленницы. Впрочем, дров на сегодня должно было хватить с лихвой. Первым делом Олег, конечно же, заглянул в холодильник — безнадежно. Сельдь под шубой не тронешь — заметно будет, а оливье без майонеза — совсем не то.

Набрав с пяток мандаринов, мужчина уселся перед телевизором — пережидать метель. За спиной, наполняя дом хвойным духом, стояла елка. Олег то и дело горделиво оглядывался и подмигивал сам себе — вот, мол, добытчик, какую нашел! «Первый канал» показывал повтор «Иронии Судьбы». Переключать не хотелось — тоже новогодняя атмосфера. Конечно, Рязанов — великий режиссер. Сколько ни смотришь — а каждый раз взгляд не оторвать. Чего только стоят сцены с Ипполитом в душе и Мягковым, который «что это вы меня роняити-ити». Умел фильм и нагнать грусти — прямо сейчас Женя Лукашин шагал через метель и в унисон с Талызиной читал стихи под вой метели:

«…С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них, —

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

И каждый раз навек прощайтесь!

Когда уходите на миг!»

— Да-а-а… Не расставайтесь, значит, — повторил Олег, вдруг почему-то резко заскучав по девчонкам. Выглянул в окно — ба! Темным-темно, хоть глаз выколи! Сколько же их не было?

Вскочив, Олег сунул руку в карман, извлек мобильник и быстро нашел нужный номер. Из соседней комнаты запиликало.

— Собака! — выругался он, — Чинишь-чинишь эти вышки, а они…

Ладно. Наверное, девчонки, как и Олег, просто решили переждать метель дома у старухи, вот и все. Сейчас они наверняка уже на пути домой.

Почему-то эти мысли его ничуть не успокаивали. Взгляд упал на елку и мужчина издал горестный стон — та порыжела местами, хвоя осыпалась с одной стороны. Обжигаясь и матерясь, он перетащил деревце на другой конец комнаты — подальше от калорифера.