Ирина Андронати - Темный мир
— Стоять, — сказал Шарп. Бойцы остановились. Это были ветераны, давно обращенные, у них были человеческие имена и даже какая-то индивидуальность — тоже не звериная, а человеческая. — Что вы тут делаете? И где Ульфур?
— Старший охранник Зубарев, — представился тот, что был повыше и действительно старше и возрастом, и лычками. — По приказу главного выводили за периметр каригу. Ульфур убит. Доклад окончен.
— Кто убил Ульфура и где?
— Не могу знать. Но Ульфур перестал жить примерно полчаса назад.
Волки чувствовали друг друга, даже не слыша и не видя, про эту их особенность Шарп знал хорошо и всегда старался ее учитывать.
— Много еще погибло? — догадался спросить он.
— Да, начальник. Уже семеро. Трое — только что.
— Что тут у вас происходит? Бой идет?
Охранники переглянулись, но промолчали.
— Приказ немедленно вернуться вам был отдан?
— Нет, начальник.
— Тогда проводите меня к пульту охраны. Черт знает что творится…
Втроем они обогнули гараж и подошли к вагончику, где располагалась пультовая и куда недавно заглядывал Волков, чтобы полюбоваться на полет парапланеристов.
— Сахно, открывай, это я, Шарапов, — сказал Шарп в микрофон переговорного устройства.
— Приказано не пускать никого.
— Догадываюсь. Тогда в двух словах скажи мне, что это у нас за бойня на территории и с кем будет разбираться главный, когда закончит свои пляски с бубном?
Несколько секунд Сахно колебался. Потом замок щелкнул.
— Караульте здесь, я скоро, — велел Шарп охранникам, вошел и захлопнул дверь.
Здесь было полутемно — гораздо темнее, чем снаружи.
— Докладывай, — сказал Шарп.
— Студенты каким-то способом вырвались из бункера, — сказал Сахно. — Убит Ульфур, убито пятеро резервистов, двадцать два охранника обездвижены — думаю, просто связаны. Главный запер их в зонах «Д» и «Е»…
— Кого — их?
— Студентов.
— Ага. Понял. Снаружи прорывов не было?
— Видимо, был лось. Вот здесь…
Сахно потянулся, чтобы на светящейся карте показать Шарпу место прорыва (надо сказать, именно его, Шарпа, прорыва), — и тогда Шарп коротко ткнул его тонким стилетом в ямку под затылком. Потом повернулся к девушке Кире и прошептал:
— Не сопротивляйся. Убивать не буду, только отключу. Но если, не дай бог, пикнешь…
Она сама зажимала себе рот, чтобы ненароком не закричать, пока Шарп придушивал ее сзади. Когда тело обмякло, он связал ей руки и ноги и забил в рот кляп. Какого черта я вожусь, думал он, ведь если тут все рванет… А рвануть могло.
Но Айникки была бы недовольна, сделай он это как-то иначе. Сахно не жалко, Сахно тоже продал душу Волкову, как и сам Шарп, но совершенно за другое. Таких, как Сахно, положено бы кастрировать ржавыми ножовками, а он тут отсиживается… отсиживался. И легкой смертью, сам не заметив того… это получилось несправедливо.
Потом Шарп высунулся наружу:
— Зубарев.
— Я.
— Временно назначаю тебя старшим. Оба сейчас бегом в караулку, берете шестерых с оружием, пулемет, патроны — и немедленно сюда, понял?
— Это прорыв, начальник?
— Да, это прорыв.
Он захлопнул дверь, досчитал до десяти — чтобы охран- цы достаточно далеко отбежали, — и, поскольку не знал, как правильно отключать аппаратуру управления, просто снял с пожарного щита топор и изо всех сил стал крушить все, что хотя бы отчасти напоминало компьютеры, распределительные щиты, пульты, кабель — каналы и прочая, и прочая. Решив, что поработал достаточно, он выбрался на крышу вагончика через люк в потолке и помигал потайным фонариком в сторону близкого косогора.
— Есть сигнал! — сказала Маргит.
37
Ну вот и все, подумал Волков далеким и достаточно изолированным уголком своего сознания, которое осталось неизменным. Он за много сот лет методом проб и ошибок научился «нанимать лоцмана» — создавать внутри себя квазиличность, которой плевать на причуды членов экипажа и даже самого капитана и чья задача — просто провести корабль по фарватеру, ни за что и краешком не задев и ничему не навредив. Ничто больше не касалось лоцмана. Пусть они там устраивают кровавые оргии и домашние журфиксы…
Окропленный его собственной кровью, кровью юной белокурой красавицы, кровью волка в обличье человека и кровью просто волка, нхо щита готов был наконец разорвать оковы и пройти через запретную стену. Волков чувствовал готовность камня принять истосковавшегося нхо, и чувствовал готовность щита — уступить и сдаться. Но надо было помочь…
— Ома-сике-санойн-этта-нукка-икуисести…
Голос раскатился по всем мирам, проникая в металл и камень. Сам воздух задрожал, и в нем образовались пустые места, похожие на морские раковины. Вой такой, как будто из-под земли рвался очередной выброс грязи, газа, нефти и труб, раскачивал помост. Над самым щитом медленно распускалась слепящая звезда стафы.
— …сатейсена-тана-илтана…
Что-то тяжелое оторвалось от потолка и с чудовищным грохотом обрушилось сзади.
— …сидаместани-митассин…
— Я умею, — сонно сказал Джор.
В его руках резак наконец повел себя правильно — пламя немедленно стало голубым, прозрачным, длинным, хищно-шипящим.
— Петли режь, — сказал Артур.
Джор кивнул.
Они копались с дверью, я прикрывал их с тыла и пытался понять, что ждет нас там, по ту сторону. Но вряд ли только металл защищал это странное помещение от проникновения снаружи…
— На себя — на себя — на себя… — пробормотал Артур, что-то скрежетнуло, и вот тут-то мне по мозгам пришелся еще один удар… даже не удар, неправильно говорю — а вот просто представьте себе, что вы распахнули окно в цветущий сад, полной грудью делаете вдох! — а там нашатырный спирт.
Просветление мозгов на грани воспламенения.
Моя войгини, видимо, как-то коснулась нхо Волкова в момент его наибольшей активности. Уж не знаю, заметил ли он меня в тот момент, но я его точно заметил.
Описать это невозможно — ну, будут какие-то внешние позы и символы, не несущие смысла. Можно разве что попробовать нарисовать — распространение этого не — человека на все вокруг, обволакивание собой предметов, других людей, их сущностей, их целей, настоящих и мнимых… все можно изобразить, только главного не будет: вот этой бесконечной ярости мертвого, твердого, холодного и раскаленного, — к живому, податливому и теплому. Ярости и презрения. Брезгливости.
Волков был наполовину мертвый внутри себя, вот в чем проблема. Он был наполовину мертвый изначально. Нхо того, кого он считал отцом, никогда не принадлежало живому. И Волков это знал, и не мог себе в этом признаться, и потому убивал любого, кто наводил его на эту мысль.
А теперь я тупо опишу место, где мы оказались. Потому что, боюсь, без этого трудно будет понять, что получилось чуть позже.
Итак, в центре всего возвышался сейд — черная скала, напоминающая очень вытянутое яйцо, вошедшее в землю под углом градусов в двадцать. Из земли он выступал метра на три — три с половиной, заостренным концом кверху; на сколько он уходил в землю, я даже не представляю. Думаю, до того момента, когда этот сейд был обнаружен людьми Волкова, он под землей скрывался полностью. Потом землю и камень вокруг него выбрали, создав котлован примерно пятьдесят на пятьдесят метров — половина футбольного поля, если что. Над этим котлованом поставили бетонный куб — если правильно помню, называемый «горном». Этакое хранилище для злого сейда. Чернобыльский саркофаг. Но особый — не наглухо изолирующий, а создающий приток и отток энергий извне, чтобы сейд не задохнулся и не рассыпался. В двух углах этого куба (не по диагонали, а по одной стороне основания) поставили — не знаю, как правильно это назвать, — как бы этажерки, много полок — вернее, площадок — размером метров примерно пять на десять, соединенных между собой лестницами и лифтами, некоторые полки были застеклены, а большая часть закрыта чем-то матовым, непрозрачным. Напротив них сооружен был искусственный утес, а под ним — красивая такая искусственная полоса прибоя с причудливыми камнями и кусками плавника. Там нас с Маринкой инструктировал Волков, прежде чем отправить в Весиалюэ.
Сейда оттуда видно не было… как, впрочем, и многоэтажных «этажерок» по сторонам — но что в этом удивительного?
Сейчас около сейда воздвигнут был деревянный помост от которого к утесу вела деревянная же лестница без перил Перед сейдом стоял Волков в спадающем с плеч маньяке из волчьих шкур; поза у него была такая, будто он пытается приподнять небосвод — неудобный и очень тяжелый.
Крыша над ним медленно раздвигалась в стороны, и огромное вогнутое зеркало ловило свет луны и отбрасывало его на сейд, на Волкова и на лежащий на помосте щит…
А выбирались мы из двери, выходящей в пустой угол этого куба, слева от «утеса». Тут, видимо, тоже что-то хотели поставить, но не успели, поэтому просто валялся строительный мусор.
