Гильермо дель Торо - Штамм. Вечная ночь
— Не смей?.. Я многие месяцы приходил в это здание, и никаких проблем не возникало. Они мониторят Сеть. Ты прекрасно знаешь.
— Значит, я сама виновата. — Нора сунула руку под руку Фета. — И получила по заслугам, по твоему мнению.
Крысолов вздрогнул, ощутив прикосновение. И когда ее хрупкие пальцы обхватили его, толстые и мощные, он почувствовал, что вот-вот заплачет. Этот жест (незначительный при любых других обстоятельствах) не укрылся от внимания Эфа — это было недвусмысленное публичное заявление о разрыве отношений между ним и Норой.
— Чепуха, — ответил Эф. — Я не это имел в виду.
— Но подразумевал ты именно это.
— Я подразумевал…
— Знаешь, Эф, это вполне отвечает твоему характеру…
Фет сжал руку подруги, призывая ее замолчать, но Нора не захотела услышать его.
— Ты всегда видишь все с опозданием. И, говоря «видишь», я имею в виду «начинаешь понимать». Только после разрыва с Келли ты наконец-то понял, как сильно ее любишь. Ты понял, как важно быть заботливым отцом… после того как перестал жить с Заком. Так? А теперь… я думаю, ты начинаешь понимать, как сильно я была тебе нужна. Потому что наши пути разошлись.
Она сама была потрясена, услышав, что произнесла это вслух, в присутствии других… но слова лились рекой.
— Ты всегда чуть-чуть опаздываешь. Ты полжизни провел в сожалениях. Оплакивал прошлое, вместо того чтобы строить настоящее. Я думаю, худшее, что случилось с тобой, — это твои ранние успехи. Ярлык «юный гений», который приклеился к тебе. Ты полагаешь, что если будешь работать с утра до ночи, то сумеешь вернуть те драгоценности, что потерял, а нужно было просто бережно хранить их с самого начала.
Теперь она говорила взахлеб, чувствуя, как Фет тянет ее назад, но слезы текли из глаз, голос звучал хрипло и был полон боли.
— Если ты и должен был понять что-то с тех пор, как начался этот ужас, так это то, что ничто тебе не гарантировано. Ничто. В особенности другие человеческие создания…
Эф замер в дальнем конце помещения, его словно пригвоздили к полу. Он окаменел так, что Нора даже не знала, дошли ли до него ее слова. Когда стало ясно, что Нора больше ничего не скажет, он отошел от стены и направился к выходу.
* * *Эф шел по древней системе коридоров в легком оцепенении, не чувствуя под собой пола.
Противоречивые чувства одолевали его.
Во-первых, он хотел напомнить Норе, сколько раз из-за ее матери они были на грани пленения или обращения, каким тяжким бременем висело на них слабоумие миссис Мартинес. И теперь явно не имело значения, что Нора не раз выражала желание, чтобы ее мать сгинула. Нет. Во всем всегда был виноват Эф.
Во-вторых, он поразился, насколько за последнее время Нора сблизилась с Фетом. В любом случае ее пленение и последующее спасение окончательно соединило их. Укрепило их связь. Это был сильный удар, потому что на вызволение Норы он смотрел как на репетицию вызволения Зака, операция в конечном счете лишь обнажила худшие его страхи; теперь он думал, что, даже если удастся освободить Зака, может оказаться, что сын его изменился необратимо. И потерян для Эфа навсегда.
Какая-то его часть чувствовала, что действовать уже слишком поздно. Его депрессивная часть, та, которую он постоянно пытался заглушить. Та часть, которую он травил таблетками.
Эф потянулся к сумке, болтавшейся за спиной, расстегнул молнию на кармашке, предназначенном для ключей и мелочи. Остатки викодина. Он положил таблетку на язык — пусть наберется побольше слюны, тогда он ее проглотит.
Эф представил себе картинку — Владыка во время смотра своей армии в Центральном парке стоит на стене замка Бельведер вместе с Келли и Заком. Зеленоватое видео преследовало, поедало его, пока он шел, почти не отдавая себе отчета в направлении.
Я знала, что ты вернешься.
Голос Келли и эти слова были как укол адреналина прямо в сердце. Эф свернул в знакомый коридор и нашел незапертую дверь — тяжелое дерево с металлической обшивкой, на железных петлях.
В камере сумасшедшего дома в центре расположенной в углу клетки стояла вампирша, которая когда-то была матерью Гуса. Побитый мотоциклетный шлем чуть наклонился, подтверждая, что приход Эфа не остался незамеченным. Руки ее были связаны за спиной.
Он подошел к двери клетки. Расстояние между прутьями составляло по пятнадцать сантиметров. Снизу и сверху дверь запиралась велосипедными замками со стальным плетеным тросом в виниловом рукаве, а посредине висел обычный навесной замок.
Эф ждал голоса Келли. Вампирша стояла неподвижно, ее шлем застыл на месте — возможно, она надеялась на ежедневную порцию крови. Он ждал, что раздастся голос. Потом разочарованно отступил и оглядел камеру.
На задней стене с ржавого гвоздя свисало колечко с единственным серебряным ключом.
Он взял ключ и вернулся к камере. Существо стояло неподвижно. Эф попробовал отпереть верхний замок — и у него получилось. Точно так же отпер он средний и нижние замки. Вампирша никак не реагировала. Эф снял тросики с решеток и медленно потянул на себя.
Дверь со скрежетом вышла из металлического косяка, правда, петли были смазаны. Эф широко распахнул дверь и встал в проеме.
Вампирша застыла на своем месте посреди камеры.
«Ты никогда не попадешь, никогда не попадешь…»
Эф вытащил меч и вошел внутрь. Подойдя поближе и держа опущенный клинок вдоль туловища, он увидел свое нечеткое отражение в затененном щитке.
Молчание существа привлекло его еще ближе к собственному отражению.
Он ждал, ощущая вампирский гул в голове. Но гул слабый.
Тварь читала его мысли.
Ты потерял еще одну. Теперь у тебя нет никого. Никого, кроме меня.
Эф смотрел на свое неясное отражение в щитке.
— Я знаю, кто ты, — произнес он.
И кто я?
— У тебя голос Келли, слова принадлежат Владыке.
Ты пришел ко мне. Пришел слушать.
— Я знаю, зачем я пришел.
Ты пришел снова услышать голос жены. Это такой же наркотик, как и твои таблетки. Тебе это и вправду необходимо. Ты и вправду тоскуешь. Тоскуешь?
Эф не стал спрашивать, откуда это известно Владыке. Он знал только, что должен быть начеку постоянно… даже ментально.
Ты хочешь домой. Вернуться домой.
— Домой? Имеешь в виду, к тебе? К голосу моей бывшей жены, отделенному от ее тела? Никогда.
Настало время слушать. А время упрямиться прошло. Теперь пора распахнуть разум.
Эф не ответил.
Я могу вернуть твоего мальчика. И жену тоже. Ты отпустишь ее на покой. Начнешь все заново вместе с Заком.
Эф задержал дыхание, потом выдохнул, надеясь, что ему удалось замедлить сердцебиение. Владыка знал, как отчаянно тосковал Эф по Заку, как жаждал его освобождения и возвращения, но Эфу было важно ничем не выдать своего отчаяния.
Он не обращен и таким и останется — несовершенным существом, если тебе угодно.
Эф никогда не думал, что сможет произнести эти слова, но он спросил:
— И что же ты хочешь взамен?
Книгу. «Люмен». И твоих друзей. Включая Рожденного.
— Рожденного? Это кто?
Мистер Квинлан — так, кажется, вы его называете.
Эф нахмурился, глядя на свое отражение в шлеме:
— Я не могу этого сделать.
Еще как можешь.
— Я этого не сделаю.
Наверняка сделаешь.
Эф закрыл глаза, попытался сосредоточиться и секунду спустя снова их открыл.
— А если я откажусь?
Я буду действовать по плану. А твоего мальчика немедленно трансформирую.
— Трансформируешь?
Эф задрожал, почувствовал подступающую к горлу тошноту, но попытался подавить эмоции.
— И что же это значит?
Подчинись, пока у тебя есть чем торговать. Отдайся мне взамен сына. Возьми книгу и принеси мне. Я сниму информацию с манускрипта и с твоего мозга. Я узнаю все. Ты даже сможешь вернуть книгу. Никто и не заподозрит.
— И ты отдашь мне Зака?
Я дам ему свободу. Свободу остаться слабым человечишкой. Как его отец.
Эф собрался отступить. Он прекрасно понимал, что нельзя продолжать разговор, открывая возможность чудовищу убедить себя, уговорить пойти на сделку. А Владыка все искал слабое место в его мозгу.
— Твои слова ничего не значат.
Ты прав, ведь у меня нет нравственного кодекса. Ничто не заставит меня выполнить условия сделки. Но ты мог бы хотя бы вспомнить о том, что я чаще держу слово, чем не исполняю его.
Эф смотрел на свое отражение. Он противился словам Владыки, опираясь на собственный нравственный кодекс. И тем не менее… Эф чувствовал искушение. Он бы, не задумываясь, совершил честную сделку — поменял бы свою душу на душу Зака. Мысль о том, что сын стал жертвой чудовища (превратился в вампира или его прислужника), была ему совершенно невыносима. Эф согласился бы на что угодно.
