Стивен Кинг - Тот, кто хочет выжить (сборник)

Чем старше она будет становиться, тем опаснее.

Тише ты, Джордж! Мальчики где-то рядом.

Джордж стоял у холодильника, опустив ладонь на прохладную хромированную ручку, и вспоминал, вглядываясь в сгущающуюся тьму. Ведь Бадди тогда рядом не было. Бадди был на улице, потому что… Потому что побежал кататься с горки с ребятами, вот почему. Итак, Бадди был на улице, а он, Джордж, судорожно рылся в картонной коробке в поисках подходящих толстых носков, потому что тоже хотел пойти кататься с горки. И разве это его, Джорджа, вина, что в это время мама разговаривала с дядей Джорджем на кухне? Нет, он так не считал. Разве это его, Джорджа, вина, что Бог не сделал его глухим или – не стоит брать столь уж экстремальный случай – просто не надоумил этих двоих поговорить где-нибудь в другом месте? И этого Джордж тоже не думал. К тому же, как время от времени любила повторять мама (обычно она делала это, выпив стакан или два вина), порой Господь Бог вытворяет очень скверные шутки.

Ну, ты поняла, что я имею в виду, сказал дядя Джордж.

Его жена с тремя дочерьми в последний момент отправилась в Гейтс-Фоллз за рождественскими покупками, а потому дядя Джордж хватил, что называется, лишку (наверное, как тот пьяница, который угодил в тюрьму). Джордж пришел к такому выводу потому, что дядя выговаривал слова не слишком отчетливо.

Ты же помнишь, что случилось с Франклином, когда он ее разозлил…

Замолчи, Джордж, иначе вылью оставшееся пиво в раковину!

Ладно, я понимаю, она не нарочно. Просто нервы сдали. А этот так называемый перитонит…

Молчи, Джордж!

Наверное, подумал тогда Джордж, не один Господь Бог способен вытворять очень скверные шутки.

Пытаясь избавиться от этих неприятных воспоминаний, он заглянул в холодильник и нашел пакет с замороженной бабулиной едой. Телятина. С гарниром из фасоли. Предварительно разогреть духовку, сунуть туда пакет и нагревать в течение сорока минут при температуре 300 градусов. Все очень просто. Он вполне справится. А чай уже ждет на плите, на тот случай, если бабуля вдруг захочет пить. И он вполне может быстро приготовить и подать ей или чай, или телятину, если бабуля вдруг проснется и начнет орать и требовать. Чай, телятина, чего желаете? К вашим услугам! К тому же на доске записан телефон доктора Арлиндера – это уже на случай крайней необходимости. Так что полный порядок, все под контролем. Чего ему беспокоиться?

Просто раньше его никогда не оставляли одного с бабулей. Отсюда и беспокойство.

Пусть мальчик подойдет ко мне, Рут. Скажи, чтоб подошел.

Нет. Он плачет.

Сейчас она куда опаснее… ну, ты меня понимаешь.

И мы все лгали своим детям, когда говорили про бабулю.

Ни его, ни Бадди. Никого из них никогда не оставляли одного с бабулей. Вплоть до сегодняшнего дня.

Во рту у Джорджа вдруг пересохло. Он подошел к раковине и попил воды. Как-то все же… странно он себя чувствует. Все эти мысли. Воспоминания… Почему именно сейчас понадобилось забивать себе голову этими вещами?..

Казалось, кто-то разложил перед ним фрагменты головоломки, а ему никак не удается сложить из них цельную картину. А может, это и хорошо, что не удается сложить, потому что цельная, законченная картина может оказаться… э-э… ну, скажем, неприятной. Может…

И вдруг из комнаты, где все эти дни и ночи лежала бабуля, донесся какой-то странный, глуховатый, булькающий и тарахтящий звук.

Джордж со свистом втянул воздух и замер. Повернулся было к бабулиной комнате, но обнаружил, что ноги словно примерзли к покрытому линолеумом полу. Сердце покалывало. Глаза буквально вылезали из орбит. Ну же, идите, приказал ногам мозг. А ноги отдали честь и сказали: Нет уж, сэр, ни за что!

Прежде бабуля никогда так не шумела.

Никогда прежде бабуля так не шумела.

Вот он, снова, тот же глухой захлебывающийся звук. Страшный и низкий, он становился все тише и наконец, перед тем как совсем оборваться, перешел в еле слышное жужжание, похожее на то, что издают насекомые. В конце концов Джорджу все же удалось сдвинуться с места. Он подошел к коридорчику, отделяющему кухню от комнаты бабули. Приблизился к двери и заглянул… Сердце бешено колотилось, во рту пересохло, горло снова щипала жесткая колючая шерсть – глотка невозможно было сделать.

Бабуля спала. Все в порядке – то была первая его мысль. А странный звук наверняка послышался, а может, она и раньше издавала его, когда они с Бадди были в школе. Просто храпела себе… Нет, с бабулей все о’кей. Спит…

Это была его первая мысль. Затем он заметил, что желтая рука, лежавшая прежде поверх покрывала, теперь безжизненно свисает с постели, а длинные ногти почти касаются пола. А рот открыт и зияет морщинистым беззубым провалом.

Робко, нерешительно Джордж приблизился к ней.

Долго стоял у постели, разглядывая бабулю, но не решаясь прикоснуться к ней. Еле заметного прежде колыхания покрывала, которым была прикрыта ее грудь, теперь вроде бы не наблюдалось.

Вроде бы.

Вот оно, ключевое слово. Вроде бы…

Да это наверняка только кажется. Кажется со страху, Джордж. Потому что ты не кто иной, как сеньор El Stupido, так называет тебя Бадди. И все это кажется. Это всего лишь привиделось тебе, а на самом деле она прекрасно себе дышит, она…

– Бабуля? – окликнул Джордж, но вышел еле слышный шепот. Он откашлялся, а потом отступил на шаг, так, на всякий случай, и произнес уже громче: – Бабуль? Хочешь чаю, а, бабуля?

Нет ответа.

Глаза закрыты.

Рот открыт.

Рука свисает.

За окном заходящее солнце отбрасывало последние красно-золотые лучи сквозь пожухшую листву деревьев.

И вдруг он увидел бабулю – увидел отчетливо и ясно, как может видеть только не испорченный и не замутненный наслоениями прошлого детский глаз. Увидел не здесь, не в постели, но сидящей в белом виниловом кресле. Она тянет к нему руки, а выражение лица одновременно идиотское и торжествующее. Ему вспомнился один из «приступов», когда бабуля вдруг начала выкрикивать какие-то непонятные, словно на иностранном языке, слова: Джиагин! Джиагин! Хастур дегрион! Йос-сот-то!.. И мама тут же отослала их с Бадди на улицу, крикнув: «Пошли отсюда, ЖИВО!» – когда увидела, что брат задержался у коробки в прихожей достать перчатки. Бадди обернулся через плечо, взглянул на мать, и на лице его застыло испуганно-изумленное выражение. Потому что он никогда не слышал, чтоб она так кричала. И оба они выбежали на улицу и стояли во дворе, сунув замерзающие руки в карманы, чтоб согрелись, и думали: что же там сейчас происходит?..