Татьяна Корсакова - Пепел феникса

– Так темно же было! И вообще, не помню я ничего! – заартачился друг.

– Значит, придется подключить сверхспособности! – Громов сдернул с вешалки куртку и, не дожидаясь Гальяно, вышел на улицу.

Ах, до чего же славное у барона шампанское! Такое, что устоять невозможно!

Андрей Васильевич, конечно, помнил свой недавний конфуз с пикантными виршами, оттого старался держать себя в руках, но бокальчик-другой все ж таки пропустил, а когда в голове зашумело от выпитого, поступил разумно – решил совершить променад по парку.

Он шел неспешным шагом, прислушиваясь к тому, как многоголосый гул становится все тише, а стрекот цикад все громче. От выпитого голова сделалась легкой, захотелось вздохнуть полной грудью и воспарить к звездам.

От лирических мыслей Андрея Васильевича отвлекли голоса: приглушенный мужской и громкий, срывающийся в истерику женский. Сотников замер, не доходя всего нескольких шагов до залитой лунным светом беседки, пытаясь решить, как поступить: уйти незамеченным или дать знать о своем присутствии влюбленным. В том, что в беседке именно влюбленные, у Андрея Васильевича не было никаких сомнений: девица льнула к кавалеру всем телом, да и кавалер, по всему видать, не особенно противился.

– Максимилиан, я больше так не могу. – В голосе девицы послышались просительные нотки, и Андрей Васильевич враз протрезвел, потому как понял, кто эти двое. – Вы со мной точно играетесь: то поманите, то оттолкнете… Если папенька узнает, что я здесь, с вами…

– …Это ж какие нынче пошли нравы, – послышалось за спиной Андрея Васильевича злое шипение, и он едва не вскрикнул от неожиданности.

– Ольга Федоровна, до чего ж вы меня напугали! – зашептал он и попытался увлечь старую ведьму прочь от беседки.

Увлечь-то она себя дала, но вот успокаиваться не желала.

– В мое время, дружочек, девица на молодого человека не смела взгляда без родительского дозволения поднять, а нынче что?

– Что? – растерянно переспросил Андрей Васильевич.

– А то, что нравы нынче уже не те. Это же какой позор – незамужняя барышня в объятиях постороннего мужчины. – Графиня Пичужкина остановилась, обернулась через плечо, стараясь в темноте разглядеть хоть что-нибудь.

– Ольга Федоровна, дорогая вы моя, да пойдемте же! – взмолился Андрей Васильевич.

До чего ж неловко все вышло! Мало того, что эта сплетница завладела чужой амурной тайной, так еще и его застала, можно сказать, на месте преступления. Ей же теперь не докажешь, что он просто так прогуливался и вовсе не собирался подслушивать.

– А что это вы там делали, дружочек? – Так и есть – попался в сети к старой паучихе…

– То же, что и вы, дражайшая Ольга Федоровна, – нашелся Андрей Васильевич и сам порадовался своей смекалистости. – Прогуливался. Потянуло, понимаете, на свежий воздух, захотелось уединения.

– Ну, с уединением, как я погляжу, не слишком хорошо вышло, – усмехнулась графиня и похлопала Андрея Васильевича веером по сгибу локтя.

– Кто ж знал? – он покаянно развел руками.

– Вот и бедный Павел Иванович не знает, что творит его любимая дочь.

– Да ничего она не творит! – отважился Андрей Васильевич встать на защиту Олимпиады Павловны. – Они просто разговаривали.

– Просто разговаривали! – фыркнула графиня. – Дружочек, я, может быть, и немолода, но со зрением и со слухом у меня полный порядок. Эти разговоры называются блудом! И вы своим молчанием этому блуду потворствуете! – Она в раздражении ткнула сложенным веером в грудь Андрею Васильевичу и, не оглядываясь, поспешила к дому.

Оставшись наконец в одиночестве, Андрей Васильевич вздохнул с облегчением, торопливо перекрестился вслед растворяющейся в темноте фигуре. От недавней приятной расслабленности не осталось и следа. До чего ж некрасиво все вышло! Думай теперь, как поступить. Нужно ли рассказывать барону о том, что их с Олимпиадой Павловной тайна раскрыта, или лучше промолчать? После недолгих размышлений Андрей Васильевич решил, что амурные дела барона его никоим образом не касаются, и если старая карга разнесет по всему городу грязную сплетню, то в том будет только лишь ее вина, а он ничего не видел. Вот ровным счетом ничего!

Максимилиан фон Вид и Олимпиада Павловна вернулись к гостям вскорости вслед за Андреем Васильевичем. Пришли порознь, верно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Оно и правильно, так всяко лучше будет.

Андрей Васильевич уже решил было, что вечер подошел к концу и пора звать Степку, чтобы подогнал экипаж, когда барон предложил новую затею – отправиться в парк на поиски цветка папоротника. Признаться, Андрею Васильевичу идея эта показалась одновременно утомительной и утопической, ведь всякому образованному человеку известно, что папоротники не цветут вовсе, но гости, уже изрядно разгоряченные шампанским, встретили предложение с энтузиазмом, и всего спустя несколько минут старый парк наполнился громкими голосами и блуждающими огоньками фонарей. Вот сейчас бы под сурдинку улизнуть домой к Мари и детям, да не тут-то было…

– Вижу, вы с изрядным скепсисом восприняли мою идею, дорогой друг. – Барон держал в вытянутой руке зажженный факел и был похож на разбойника или флибустьера. Надо признать, злодейский имидж делал его еще интереснее.

– Ну отчего же сразу со скепсисом? – Андрей Васильевич вымученно улыбнулся. – Извольте, я к вашим услугам!

– Забыл сказать гостям, что их ожидает настоящий сюрприз. – Максимилиан фон Вид сделал знак одному из своих мавров, и тот протянул Андрею Васильевичу масляный фонарь. Эх, а так хотелось факел…

– Что за сюрприз, позвольте полюбопытствовать?

– Так что же это будет за сюрприз, если я загодя открою все карты?! Наберитесь терпения, дорогой друг, скоро сами все увидите, – заговорщицки усмехнулся Максимилиан фон Вид.

Бродить по парку было скучно. Андрея Васильевича начало клонить в сон, он и не заметил, как отстал от барона, аккуратненько пристроил фонарь на землю, а сам присел на скамеечку и задремал.

Разбудил его страшный крик, спросонок Андрей Васильевич даже не сразу понял, мужской или женский. Он вскочил на ноги, второпях опрокинул фонарь, принялся топтать расползающиеся по траве язычки пламени, а сам все прислушивался…