Роберт МакКаммон - Жизнь мальчишки. Том 2.

После происшествия на дороге Лэнни решила вернуться домой, повзрослевшая и набравшаяся жизненного опыта.

И познавшая горести.

Это было последнее, что я о ней слышал.

Кое-что о Лэнни донеслось до меня и из других болтливых ртов. Донни арестовали и теперь держали в городской тюрьме позади мэрии. Блуждавшего в лесу Донни нашли фермеры с ружьями. Зрелище двуствольного дробовика перед лицом, заряд которого был способен снести голову, вывел Донни из тумана и позволил ненадолго собраться с мыслями и вернуться к действительности ровно настолько, чтобы он успел сознаться в убийстве Малыша Стиви Коули и рассказать, как все было. Теперь никто не сомневался, что Блэйлокам не удастся избежать длинной руки закона, даже несмотря на то, что на этой руке лежала грязь блэйлоковых денег.

Пришел ноябрь и наложил свои холодные руки, покрытые инеем, на сады и палисадники Зефира. Холмы вокруг города окончательно сделались коричневыми, листва почти вся облетела. Листья высохли и, когда кто-нибудь ступал на них, громко хрустели под ногами, словно крохотные шутихи.

Этот тихий треск мы услышали под окнами своего дома во вторник вечером. В очаге горел огонь, отец читал в кресле-качалке свежую газету, а мама колдовала над поваренной книгой, изучая рецепт нового пирога или пирожного.

В дверь постучали, и отец поднялся, чтобы открыть. На крыльце в свете фонаря стоял шериф Джуниор Талмадж Эмори с шляпой в руках; его длинное лицо было напряжено. Воротник его куртки был поднят — на улице уже здорово похолодало.

— Можно мне войти, Том? — спросил шериф.

— Не знаю, что и сказать, — ответил отец.

— Ты не хочешь со мной разговаривать, мне это понятно. Я не стану закатывать по этому поводу истерик. Но.., я уверен, Том, что ты не станешь возражать на то, что я хочу сейчас тебе сказать.

Мама подошла к дверям и стала позади отца.

— Пусти его в дом, Том, — сказала она. — Нельзя держать человека на таком холоде.

Отец шире распахнул дверь, и шериф вошел в наш дом, оставив позади тьму и холод.

— Привет, Кори, — бросил он.

Я уютно сидел на полу рядом с камином и делал домашнее задание по истории штата Алабама. Теплое местечко у камина, так любимое Рибелем, сейчас казалось душераздирающе пустым. Но жизнь все равно продолжалась.

— Привет, — отозвался я.

— Кори, поднимись, пожалуйста, в свою комнату, — приказал мне отец, но шериф Эмори остановил его:

— Том, мне бы хотелось, чтобы Кори тоже все слышал, потому что он был главным участником во всем случившемся, и без него… В общем, ты меня понимаешь.

Так я остался сидеть у камина. Шериф Эмори, согнувшись в три погибели, уместил свое тощее тело Ичабода Крейна в кресле и положил свою шляпу на кофейный столик. Потом некоторое время посидел молча, разглядывая серебряную звезду, украшавшую шляпу. Отец снова уселся в кресло, а мама — в любой ситуации остававшаяся добросердечной хозяйкой — заботливо спросила шерифа, не желает ли тот подкрепиться куском яблочного пирога или пирожным, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда мама тоже опустилась в кресло, стоявшее ровно на таком же расстоянии от камина, что и кресло отца, только с другой его стороны.

— Мне недолго осталось носить звание шерифа, — заговорил наконец Эмори. — Мэр Своуп подыскивает нового человека на эту должность, и как только его выбор будет сделан, я сниму звезду. Думаю, что мне осталось ждать не больше полумесяца.

Шериф тяжело вздохнул.

— До начала декабря я с семьей собираюсь уехать из города.

— Жаль все это слышать, — ровным голосом отозвался отец. — Но еще обидней мне было узнать то, о чем рассказал Кори. Хотя для того, чтобы уличить тебя, Джей-Ти, этого все равно было бы недостаточно. Ведь если бы я пришел к тебе в участок с обвинениями, ты бы просто мог от всего отказаться.

— Скорее всего так бы оно и вышло. Это плохо, но я должен это признать. Но ты поверил своему сыну, потому что если ты не можешь верить своей плоти и крови, то кому еще ты можешь верить?

Отец невесело улыбнулся. Казалось, его рот был заполнен непереносимой горечью, от которой он никак не мог избавиться.

— Бога ради, почему ты так поступил, Джей-Ти? Что толкнуло тебя взять у Блэйлоков деньги и покрывать этих подонков? Они травят людей самогоном и обдирают в игорном притоне того, кто слабее. И ты закрывал на все это глаза. Не говоря уже о заведении мисс Грейс. Я уважаю ее как человека, но, Бог свидетель, было бы лучше, если бы она нашла себе другое занятие. Что еще ты сделал для Большого Дула? Чистил ему сапоги?

— Да, — ответил шериф.

— Что “да”?

— Я чистил ему сапоги. Я действительно это делал. На лице шерифа Эмори появилась слабая вымученная улыбка. Его глаза превратились в пару больших черных дыр, в колодцы, полные горя и раскаяния. Его улыбка ушла, оставив кривую гримасу боли.

— Я приезжал в дом Большого Дула и регулярно получал там деньги. Он платил мне каждое первое число месяца. Две сотни долларов в белом конверте с моим именем. “Шерифу Джу-джу”. Так он звал меня.

Шериф скривился от воспоминаний.

— В тот день, когда я приехал в лес к дому Блэйлоков, все сыновья Большого Дула и он сам были в сборе: Донни, Бодин и Вэйд. Большое Дуло чистил ружье. Он сидел в массивном кресле, и все равно казалось, что он заполняет собой всю комнату. Взглядом он мог сбить человека с ног. Я взял свой конверт, и вот тогда он наклонился и взял свои ботинки, все в свежей грязи, поставил их на стол и сказал: “Шериф Джу-джу, вот мои грязные ботинки, у меня что-то нет настроения самому их чистить. Как ты думаешь, что, если я попрошу тебя их почистить? ” Я открыл рот, чтобы сказать “нет”, но он опередил меня — вытащил из нагрудного кармана пятидесятидолларовую бумажку, положил на стол рядом со своими грязными ботинками размера, наверное, шестидесятого и проговорил:

“Само собой, не бесплатно, шериф Джу-джу. За все нужно платить, я это понимаю”.

— Я не хочу этого слышать, Джей-Ти. Зачем ты мне это рассказываешь? — спросил отец.

— Мне нужно рассказать это. Мне нужно, чтобы кто-нибудь это услышал.

Шериф вгляделся в огонь. Я увидел, как отсветы и тени языков пламени заплясали на его лице, резче углубив складки.

— Я сказал Большому Дулу, что ухожу, что я не собираюсь чистить ему ботинки. На это он усмехнулся и ответил: “У всех есть своя цена, шериф Джу-джу, почему бы вам не назвать свою цену, прямо сейчас? ” Он достал из кармана еще пятьдесят долларов и положил на стол рядом с ботинками на первую бумажку.

Шериф Эмори поднял и приблизил к глазам свою предательскую правую руку, пристально рассмотрел ее.