Алексей Атеев - Холодный человек

– Соответствует действительности? – вполне серьезно спросила Вера. В последнее время она часто сталкивалась с тем обстоятельством, что внешний облик вовсе не отвечал внутреннему содержанию объекта.

– Да как вам сказать… – уклонился от прямого ответа Жюль Верн.

Они вышли на улицу. По-прежнему бушевало ненастье. Дождь почти прекратился. Вместо него ветер бросал в лицо хлопья снега, тут же тающего, однако успевающего залепить глаза и щеки.

– Ужас! – констатировала Вера.

– Может, зайдем в кафе? – предложил новый знакомый.

«Неужели и этот клюнул?! – мысленно удивилась Вера. – Однако я действительно пользуюсь успехом».

Парнишка казался немногим старше ее самой и особого интереса не вызывал, хотя и не был неприятен. «Может, действительно выпить с ним чашечку кофе? – размышляла наша героиня. – Заодно побольше узнаю о том, как был обнаружен Сабуров.

– Отчего же. Я не против, – отозвалась она.

– Тут неподалеку находится небольшая кондитерская, – стал объяснять Жюль Верн. – Там подают отличнейший кофе, который готовят при вас в раскаленном песке. А к нему – вкуснейшие пирожные. Особенно славятся «Наполеоны».

При упоминании о роковом для нее сорте выпечки Вера вздрогнула. «И этот туда же, – нервно подумала она. – Может, отказаться?» Но она не отказалась.

– Очень хорошо, что согласились, – обрадовался Жюль Верн. – Бежим скорее туда.

В кондитерской, по случаю плохой погоды, почти не имелось посетителей. Они уселись перед витриной, через нее была хорошо видна пустынная улица, по которой проносились редкие авто.

– И когда же вы его обнаружили? – поинтересовалась Вера, мелкими глотками прихлебывая кофе по-венски. От «Наполеона» она отказалась, предпочтя трубочку с кремом.

– Сегодня рано утром. Едва рассвело. Еще ненастья не было. Капал лишь мелкий дождик. Я шел в контору прямо через кладбище. Ну и наткнулся…

– Как же вы его обнаружили, если он находился в яме?

– А по металлоискателю. Смотрю, на краю раскопанной могилы валяется странная такая штуковина. Я заинтересовался, подошел поближе. Потом заглянул туда. Вижу: в ней лежит кто-то. Думаю: пьяный. Ну, спустился. Глядь, передо мной аспирант Сабуров!

– Вы его знали?! – удивилась Вера

– А как же! Я же на историческом обучаюсь…

«Вот черт! – неприятно удивилась девушка. – Опять с коллегой столкнулась. Это уже становится подозрительным».

– Вы как будто немного староваты для студента, – высказала она результаты своих наблюдений.

Новый знакомый улыбнулся, отчего его лицо стало еще приятнее.

– Я – на заочном, – сообщил Жюль Верн.

– А годков вам сколько?

– Уж двадцать пять минуло! А вам?

Вера назвала свой возраст.

– Учиться никогда не поздно, – изрекла она банальность.

– Да, конечно. Я давно это понял. Еще когда служил.

– В армии?

– Ага. В Чечне! – По тону Вера поняла: Жюль Верн явно гордился этим обстоятельством.

– Ого! Воевали?

– Было маленько.

– А теперь, значит…

– Да, пошел в универ. Кроме того, копаю могилы…

– А разве на старом кладбище еще хоронят?

– В той части, где я нашел Сабурова, конечно, нет. Но кладбище огромное. Тянется почти на пять километров. Так что есть районы, где хоронят до сих пор. Ну и присматриваю за захоронениями. Кроме могильной работы, я еще заведую музеем.

– Вот это да! У вас широкий диапазон занятий. Каким музеем руководите? Краеведческим?

– Что вы! Кто меня туда пустит. Это, так сказать, музей частный. Собирал экспонаты вначале мой отец, потом – я сам.

– А как он называется? Музей-то ваш…

– Музей допотопного быта. Звучит, конечно, иронически, но для привлечения посетителей в самый раз. Тут, неподалеку, имеется небольшой особнячок. Ему лет двести, не меньше. Так вот. В девяностых годах его хотели снести, однако мой папаша, а он в ту пору служил в городской архитектуре, не дал свершиться сему безобразию. Он выкупил его у государства как ветхое жилье и одновременно сумел приватизировать земельный участок, на котором стоит дом. Возможно, при этой покупке не все проходило законным путем, однако папаша действовал не из корыстных интересов. По его инициативе особнячок и превратили в музей. Летом турфирмы организуют туда экскурсии, так что посетителей хватает.

– Билеты по десять копеек? – усмехнулась Вера.

– По десять рублей. Но с вас я бы ничего не взял.

– Намекаете на возможность экскурсии?

– А почему бы и нет? Если желаете, конечно.

«Делать особенно нечего, – думала Вера. – Домой идти неохота. Да и паренек этот – Жюль Верн… Он, кажется, славный. Почему бы не провести с ним еще часок-другой…»

– Можно и на экскурсию, – сообщила она. – Только сначала расскажите, как вы решили стать музейным работником.

– Это довольно долгая история, – отозвался Жюль Верн. – Не по времени рассказа, а по продолжительности самого начинания.

– Торопиться некуда. Еще и кофе недопит.

– Хорошо, слушайте. Город наш старинный, это вам известно. А папаша мой всю жизнь интересовался его историей. Даже не столько историей, сколько бытом обитателей… Утилитарно, так сказать, подходил к истории. Сколько себя помню, папаша тащил к нам в дом всякую дребедень: помятые самовары, духовые утюги, потемневшие картины в ободранных рамах, старые фотографии и дагеротипы, граммофоны с огромными трубами, фигурные бутылки, аптечные пузырьки с гербами, какие-то цепи, которые он называл кандалами… Словом, древний мусор. Хорошо, что мы жили в собственном доме и этот хлам складировался в сарае, а то бы протолкнуться было негде. Собирались старые вещи десятилетиями, причем где придется. Отец принципиально ничего не покупал, но, будучи архитектором, имел возможность забирать домой любые бесхозные вещи, которые обнаруживались при сносе старых домов. Тут он опережал даже краеведческий музей. Как он выражался: «В любой куче навоза имеется свой перл». Но вот настали иные времена, и оказалось, среди хлама действительно попадались жемчужины. Во всяком случае, чашки севрского фарфора или блюдо фабрики Гарднера тянули на очень приличные суммы. А уж тарелки так называемого «агитационного фарфора», расписанные в первые годы революции – а у нас в коллекции их имелось две, – стоили вовсе бешеных денег. Кстати, старый домишко он изначально приобрел вовсе не с целью устроить в нем музей, а исключительно, по его словам, «из исторической ценности». Особнячок являл собой классический тип русского провинциального ампира. Нужно сказать, я тоже увлекся собиранием старины. Хотя меня больше привлекали не сами вещи, а их хозяева. Еще с отрочества я любил копаться в старых бумагах, которые тоже собирал отец. Разглядывал пыльные журналы, типа «Нивы» или «Русской старины», изучал потрескавшиеся от времени фотоснимки, читал пожелтевшие письма. Постепенно вошел во вкус, стал копаться в архивах, познакомился с последними «бывшими», проживавшими в Сорочинске. Довольно скоро прошлая жизнь нашего городка стала для меня своей, словно мне не двадцать с небольшим хвостиком, а минимум двести лет. При этом я не книжный червь, не старьевщик, а вполне современный парень. Побывал в Чечне, чередую музейную деятельность с работой на воздухе. Кстати, и Сабурова этого узнал вовсе не потому, что сталкивался с ним в универе. Он неоднократно обращался ко мне за помощью. Но его интересовала не история города, а лишь сколько на ней можно заработать. Выспрашивал, например, в каких домах перед революцией обитали богатые семьи, ну и так далее… Клады, одним словом, искал. Особой симпатии я к нему не испытывал, хотя он, насколько я знаю, кое-что находил.