Марьяна Романова - Старое кладбище

Я был молод, но я это понимал. Знал, что просто должен начать работать – за любые деньги или даже вовсе без них, потому что торгуются только те, кто в себе не вполне уверен, а таким, как я, всё приносят сами, еще и с излишками.

Шел девяносто четвертый год, город распирало от почти карнавальной свободы. Это была цыганщина – бедность, новый мир, какой-то бизнес, больше похожий на ролевую игру. Кто-то за одну ночь становился «царем горы», кто-то, наоборот, терял состояние в считанные минуты.

Деньги воспринимались как цветные бумажки в игре «Монополия», были немножко ненастоящими, их отнимали друг у друга и отдавали добровольно, обменивая на какие-то странные услуги. Люди, привыкшие к одной матрице, растерялись, но это была веселая растерянность, не лишенная надежды, как у детей, которые внезапно остались без присмотра и теперь могут съесть сколько угодно варенья и конфет.

И суеверия… Город полнился суевериями, что мне было на руку. На каждой дворовой лавочке рассказывалось о каких-то бабках, которые кого-то сглазили, или, наоборот, излечили. Об инопланетянах, которые похищают людей, о животных, видящих души мертвецов. Смотрит, например, твой кот на кого-то у тебя за спиной, нервничает, хвостом бьет, шипит в пустоту. И ты даешь ему успокоительные капли и консультируешься с ветеринарным врачом, и знать не знаешь, что на самом деле за тобой по пятам уже который год мертвяк ходит, прицепился к тебе. Поначалу тоскливо было и тяжело, а потом ты привык и обращать внимание перестал.

Первую клиентку я нашел в своем же дворе.

Каждое утро, в половине пятого утра, я спускался на дворовую спортивную площадку – размять тело на турниках. Просыпался я без будильника: привык к рассветным подъемам в доме Колдуна, радость сонной неги мне была уже неведома. В городе у меня не было столько физической работы, как в лесу, а тело привыкло трудиться, вот и приходилось искусственно гонять в нем энергию, силу жизни – я подтягивался, приседал, просто висел вниз головой, покачиваясь, как летучая мышь.

Обычно у моих экзерсисов свидетелей не было – в такой час горожане спят. Но однажды я заметил молодую женщину, которая слонялась по двору, нервно оглядываясь так, словно боялась, что кто-то следит за ней. Сумки у нее не было, пальто небрежно на плечи наброшено, но особенно привлекла мое внимание свеча, которую она держала в руках. Зажженная тоненькая свеча, церковная! Меня девушка не заметила, и я замер – умел так внутренне скукожиться, чтобы становиться невидимым для окружающих, не излучать энергию, которая заставляет нас чувствовать спиною чужой взгляд.

Девушка явно пыталась колдовать, но не вполне понимала, как это следует делать. Сначала она металась по двору в поисках, видимо, перекрестка четырех дорог, потом выбрала пересечение тропинок на детской площадке, пальцами вырыла ямку в земле, установила свечу, та несколько раз падала и гасла. Села на корточки, что-то из карманов вывалила, бормотать начала. Все это было забавно и умилительно, как в кино.

Возможно, она прочла один из сборников «Магия – это просто», которые в те годы как раз пользовались бешеной популярностью среди горожан. Огромными тиражами издавались всякие заговоры несуществующих сибирских целительниц, якобы найденные в подвалах (а на самом деле, на коленке написанные ушлыми журналистами) «черные тетради» с запретными кодами, мистические газеты и альманахи.

В конце концов, я не выдержал и решил явить себя. Тихо подошел со спины, еще пару минут понаблюдал за ее беспомощными потугами, убедился, что доморощенный ее ритуал – лишь форма, лишенная содержания, состояния и плоти, всего того, что делает слова и действия настоящим колдовством. А потом тихо кашлянул.

Девушка дернулась всем телом, в очередной раз уронила свечу и обернулась ко мне с таким выражением на лице, что, будь на моем месте человек суеверный и далекий от точки, где материальное соединяется с незримым, он бы перекрестился и быстро ушел своей дорогой. На ее лице читались и обида, и злость, и ярость, и страх.

Была она довольно хороша собой, правда слишком вульгарна. Толстый слой тонального крема – и это в такой час! Не поленилась же с самого рассвета замазать естественную красоту дешевой косметикой. Ресницы так густо накрашены, что напоминают лапки тропического паука. На губах жирная помада с сиреневым отливом, рыжая челка топорщится от лака.

– Шли бы вы лесом! – сказала она, пытаясь сделать это грубо, хотя было ясно, что неуверенные в себе люди, как эта девушка, за подобной интонацией прячут страх неприятия.

Она была передо мною вся как на ладони, никакой магии не нужно, чтобы понять, что это за человек. Девочка-паинька, кто-то из родителей был непредсказуемым тираном. Выросла с ощущением, что в любой момент окормляющая благодать может беспричинно обернуться божьим гневом; сама гнев выражать не научилась, поэтому выросла ранимой и обидчивой. С одноклассниками не клеилось, первая любовь была безответной. Она не считала себя достойной чужого внимания, поэтому всегда выбирала самопожертвование, считая это единственной формой человеческого симбиоза. На таких, как она, агрессоры летят как ночные мотыльки на пламя свечи.

Первый мужчина ее бил, второй – тоже, третий, возможно, унижал лишь словами, но это в ее случае воспринималось еще больнее. К двадцати пяти до нее дошло, что так дальше нельзя, и она выкрасила волосы в рыжий цвет, купила на рынке китайские ангоровые кофточки с люрексом и сладкие египетские духи. Научилась жирно подводить брови и губы, что окончательно сгубило ее уже и так объеденную вечной нервотрепкой красоту. Femme fatale, роковая женщина, которой она так надеялась стать с помощью этих волшебных артефактов в виде дешевого китайского тряпья, начинается изнутри, а не снаружи. Возможно, она в глубине души это чувствовала, но ничего поделать не могла. В общем, жизнь ее была довольно безрадостной, но зато не лишенной надежды – к неумелому дворовому колдовству ее привела любовь. Безответная, конечно.

Наверняка речь шла о мужчине, не похожем на тех, кто делил с нею постель до этого случая. О ком-то недоступном, тихом и дарующем уверенность (да вот только – не ей), возможно, женатом. Она пробовала кокетливо надувать губки, пробовала приглашать его на выставку или просто погулять, а когда попытки очаровать закончились ничем, решила прибегнуть к единственному логичному, с ее точки зрения, рецепту – магии. Купила на книжном развале у метро сборник заговоров, приготовилась, высчитала «правильный» день, и вот ритуал, ее последняя надежда, был грубо оборван моим несвоевременным вмешательством. Она меня тут же возненавидела, горячо и искренне, сама не ведая, что в моем лице к ней пришло спасение, а не помеха.