Клайв Баркер - Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— Что сказала тебе мать? — настаивал Клив.

Билли словно взвешивал различные ответы, прежде чем предложить один из них.

— Только то, что дед и я одинаковы в некоторых вещах, — сказал он.

— Чокнутые, что ли? — полушутя предположил Клив.

— Что-то вроде того, — ответил Билли, все еще глядя на стену; он вздохнул, затем решил продолжить признание. — Вот почему я пришел сюда. Так мой дедушка узнает, что он не забыт.

— Пришел сюда? — переспросил Клив. — О чем ты говоришь? Тебя поймали и посадили. У тебя не было выбора.

Свет на стене угас, туча заслонила солнце. Билли взглянул на Клива. Свет по-прежнему оставался тут, в его глазах.

— Я совершил преступление, чтобы попасть сюда, — пояснил мальчик. — Это осмысленный поступок.

Клив покачал головой. Заявление звучало абсурдно.

— Я и раньше пытался. Дважды. Это требует времени. Но теперь я здесь, не так ли?

— Не считай меня дураком, Билли, — предостерег Клив.

— Я и не считаю, — ответил тот. Теперь он стоял Казалось, он почувствовал облегчение, рассказав эту историю. Он даже улыбался, когда говорил: — Ты был добр ко мне. Не думай, что я этого не понимаю. Я благодарен. Теперь… — Он взглянул в лицо Кливу и закончил: — Я хочу знать, где могилы. Найди их, и я больше не пикну, обещаю.

Клив почти ничего не знал ни о тюрьме, ни о ее истории. Но он знал тех, кто обо всем этом знал. Например, человек по прозванию Епископ, столь хорошо известный заключенным, что его прозвище требовало прибавления определенного артикля. Этот человек частенько, заходил в мастерскую в то же время, что и Клив. Епископ за свои сорок с лишним лет так часто садился в тюрьму, выходил из нее и возвращался снова — в основном за мелкие дела, — что с фатализмом одноногого человека, призванного пожизненно изучать монопедию, стал знатоком тюрем и карательной системы в целом. Малую часть своих знаний он почерпнул из книг, большинство же сведений по крупицам собрал у старых каторжников и тюремщиков, готовых болтать часами, и постепенно превратился в ходячую энциклопедию преступлений и наказаний. Он сделал это предметом торговли: продавал бережно накопленные знания в зависимости от спроса, то в виде географической справки для будущего беглеца, то как тюремную мифологию для заключенного-безбожника, ищущего местное божество. Клив отыскал его и выложил плату в виде табака и долговых расписок.

— Что я могу для тебя сделать? — поинтересовался Епископ. Он был тяжеловесный, но не болезненный Тонкие, словно иголки, сигареты, которые он постоянно скручивал и курил, казались еще меньше в его пальцах мясника, окрашенных никотином.

— Мне бы хотелось знать о здешних повешенных.

Епископ улыбнулся.

— Такие славные истории, — сказал он и начал рассказывать.

В незамысловатых деталях Билли был в основном точен. В Пентонвилле вешали до самой середины столетия, но сарай давно разрушили. На его месте в блоке Б теперь отделение наказанных условно и содержащихся под надзором Что касается криппеновских роз, это тоже недалеко от истины. В парке перед хибаркой, где, как сообщил Епископ, располагался склад садовых инструментов, был небольшой клочок травы, в самом центре которого цвел куст роз. Его посадили в память доктора Криппена, повешенного в девятьсот десятом Епископ признал, что в этом случае не может определить точно, где правда, а где выдумка.

— Там есть могилы? — спросил Клив.

— Нет, нет, — ответил Епископ, одной затяжкой уменьшив свою крошечную сигарету наполовину. — Могилы находятся вдоль стены, слева за хибарой. Там длинный газон, ты его должен знать.

— Надгробий нет?

— Никаких надгробий. Никаких знаков. Только начальнику тюрьмы известно, кто где похоронен, а планы он, наверное, давно потерял. — Епископ нашарил в нагрудном кармане своей робы жестянку с табаком и принялся ловко, не глядя на руки, сворачивать новую сигарету. — Приходить сюда и оплакивать мертвецов не разрешается никому, как ты понимаешь. С глаз долой — из сердца вон, идея такая. Конечно, это не помогает. Люди забывают премьер-министров, а убийц помнят. Ты идешь по газону, и всего в шести футах под тобой лежат самые отъявленные из тех, что «украшали» когда-либо нашу зеленую милую землю. А ведь даже креста нет, чтобы отметить могилу. Преступно, а?

— Ты знаешь, кто там похоронен?

— Несколько очень испорченных джентльменов, — ответил Епископ, словно нежно журил их за содеянные проступки.

— Ты слышал о человеке по имени Эдгар Тейт?

Епископ поднял брови, его жирный лоб прорезали морщины.

— Святой Тейт? Да, конечно. Его непросто забыть.

— Что ты о нем знаешь?

— Он убил жену, потом детей. Орудовал ножом так же легко, как я дышу.

— Убил всех?

Епископ вставил новую сигарету в толстые губы.

— Может, и не всех, — сказал он, щуря глаза, словно хотел припомнить детали, — Может, кто-то из них и выжил. Скорее всего, дочь… — Он пренебрежительно пожал плечами. — Я не слишком хорошо запоминаю жертв. Да и кто их помнит? — Он уставился на Клива ласковыми глазами, — С чего ты так интересуешься Тейтом? Его повесили до войны.

— В тридцать седьмом. Уже порядком разложился, правда?

Епископ предостерегающе поднял указательный палец.

— Э, нет, — сказал он. — Видишь ли, земля, на которой построена эта тюрьма, имеет особые свойства. Тела, в ней похороненные, не гниют так, как повсюду.

Клив бросил на Епископа недоверчивый взгляд.

— Это правда, — заверил толстяк. — У меня есть точные данные. И поверь, когда бы ни выкапывали тело из земли, его всегда находили в почти безупречном виде. — Он воспользовался паузой, чтобы прикурить сигарету, сделал затяжку и теперь выпускал изо рта дым вместе со словами. — Когда придет конец света, добрые люди из Мэрилебоун и Кэмден-тауна поднимутся — гниль да кости. А грешники поскачут к Страшному суду свеженькие, как будто только что родились. Представляешь?

Этот парадокс восхищал его, широкое толстое лицо светилось от удовольствия.

— Ах, — задумчиво произнес он, — и кого же тогда назовут испорченным?

Клив так никогда и не узнал в точности, как Билли попал в садоводческий наряд, но он это сделал Возможно, юноша обратился прямо к Мэйфлауэру, который убедил вышестоящее начальство, что Тейту можно доверить работу на свежем воздухе. Как бы то ни было, он что-то придумал, и в середине недели, когда Клив узнал о местоположении могил, Билли оказался снаружи. Холодным апрельским утром он стриг газон.

Информация о том, что произошло в тот день, просочилась по тайным каналам приблизительно ко времени отдыха Клив услышал рассказ из трех независимых источников, ни один из которых не был на месте действия. Отчеты различались в деталях, но явно сходились по сути.