Рейчел Уорд - Когда придет дождь

«Твое время заканчивается, трусливая тварь».

Его голос напоминает подтекающий кран. Фраза, повторяющаяся снова и снова. Роб произносит ее еле слышно, но мой возбужденный разум усиливает шепот, превращает каждое слово в удар молота. Когда он затихает, я все равно не могу расслабиться. Жду дальнейших его действий. А ведь кран в кухне действительно подтекает. Нет, течет по-настоящему. И труба в стене шумит. Должно быть, краны в ванной тоже взбесились.

Понимаю, что заснуть не получится. Встаю, иду в кухню, сажусь за стол и кладу голову на сложенные руки. В окно барабанит дождь, но он мне не особо мешает. В отличие от кухонного крана. Чем сильнее я стараюсь отстраниться от его звуков, тем сильнее притягиваюсь к ним.

Подхожу к мойке. Закручиваю чертов кран до полного упора. Бесполезно. Вода продолжает течь. Что за черт? Это всего-навсего кран, который всего-навсего нужно завернуть еще туже. Снова берусь за вентиль, побаиваясь, что сломаю его или вырву из трубы.

На спинке стула висит полотенце. Хватаю его и запихиваю в мойку. Звук воды слабеет, но совсем не исчезает.

Возвращаюсь за стол и снова кладу голову на руки. До чего же устал. Наверное, теперь уже ничего не помешает мне заснуть. Я не слышу его голоса. Не чувствую его запаха. Поднимаю воротник халата и закрываю глаза.

Но вскоре полотенце намокает. Опять этот противный звук капающей воды! От намокшего полотенца никакого толку.

«Время истекло».

Резко выпрямляюсь.

– Роб, хватит! Оставь меня в покое. Ты мертв. Мертв. Я видел тебя мертвым.

Я говорю тем же голосом, каким говорил все эти пятнадцать лет. Этим голосом я спорил, кричал во время драк, умолял и дразнил. Этим голосом я общался со своим братом. Но сейчас я произношу безумные слова. Никак не думал, что когда-либо их скажу. Окажись кто-то рядом, он или убрался бы поскорее из дома, или вызвал бы людей в белых халатах.

– С кем ты ругаешься?

Оборачиваюсь. В дверях стоит мама.

– Ни с кем. Мам, я сам не знаю, что со мной. Роб здесь. Он опять здесь.

– Его здесь нет. Это твое воображение. Кроме нас с тобой, в кухне никого.

– Нет, мама, он здесь. Кран, дождь, плесень на стенах – его рук дело. Говорю тебе: он здесь.

Мама не убегает и не торопится звонить в психушку. Она подходит к столу и теребит мои волосы.

– Тише, а то Дебс проснется. Карл, тебе пора успокоиться. Его здесь нет. Ты знаешь, где он. Идем с нами завтра… нет, уже сегодня. Обещаю, тебе это поможет.

– Сколько времени?

– Половина пятого. Ты хоть поспал?

– Нет.

Она снова ерошит мне волосы.

– Мне тоже не спалось. Может, чай поставить?

– Ставь, если хочешь.

– Давай телик включим.

– Я не могу… не могу там сидеть. Эта сырость… плесень. Она ползет по стенке.

– Ты серьезно?

Мама включает в гостиной свет и бормочет ругательства.

– Ну и хлев, – возмущается она. – Тут даже свиньи жить откажутся.

Она гасит свет и возвращается в кухню.

– Включу-ка я радио.

Кухня наполняется сентиментальной музыкой. Мама уменьшает громкость и ставит чайник.

– А что полотенце делает в мойке?

Она двумя пальцами приподнимает полотенце.

– Я его туда положил. Кран мне по мозгам бил. Думал, с тряпкой потише будет.

Мама хмурится, вытаскивает полотенце на край мойки и сама пытается завернуть кран. Убедившись, что я не вру, идет за чашками, ставит их на стол и садится напротив меня. У нее измятое, старое лицо. Глаза воспаленные от выпивки и бессонницы. Но она спокойна. Гораздо спокойнее меня.

Музыка заканчивается. Теперь кухню наполняет усталый голос диджея:

– Дождливая ночь в Джорджии. Наверное, совсем как у нас. Кстати, я получил свеженький прогноз погоды. По мнению знающих людей из метеорологического бюро, непрекращающиеся дожди могут вызвать в ряде районов дальнейший подъем уровня воды, а это грозит наводнениями. Так что будьте осторожны, дорогие слушатели. Оставайтесь дома и продолжайте слушать наше радио. С вами Трэвис…

– Эти дожди… Как прорвало, – ворчит мама, прихлебывая чай. – Мы тут все потонем.

Она вдруг спохватывается и испуганно смотрит на меня.

– Боже, что я несу? Карл, честное слово, я не хотела. Вырвалось само собой.

– Все нормально, – отвечаю я.

И ободряюще сжимаю ей руку.

– Не обращай внимания. Просто слова.

«Мы тут все потонем».

Я чувствую, что тону и без воды.

Глава 25

Посреди комнаты подобие койки, на которой лежит тело. Нижняя часть закрыта простыней. На нем рубашка, напоминающая ночную. Здесь очень чисто. Опрятнее и белее, чем у нас дома. И он сам чистый. Я почему-то ожидал увидеть его труп таким же, каким он является передо мной: испачканный озерным илом, мокрый, с водой, капающей отовсюду. Ничего подобного. Его кожа гладкая и сухая. На лице ни пятнышка. Волосы отмыты и высушены, глаза закрыты. На первый взгляд может показаться, что он спит.

Но это всего лишь тело. Безжизненное.

Это не Роб. Совсем не Роб. Телесная оболочка, принадлежавшая ему. Часть меня испытывает страх и даже шок, оказавшись в одной комнате… с таким Робом.

Заставляю себя смотреть на койку, но потом отвожу глаза. Я ведь сделал то, что обещал. «Увидел тело» и готов уйти. Но мама встает у его головы и тянет за руку меня. Поневоле иду с ней. Дебби остается в дверях и стоит, прижав ладонь ко рту. Наконец-то она умолкла.

На улице воет и вздыхает ветер. Над головой Роба небольшое окошко с цветным стеклом, в него без передышки стучит дождь.

Маму обуревают эмоции, по лицу видно. Она то сжимается, то дрожит. Но основной котел внутри. Я каждую секунду жду, когда он взорвется. Предвестник бури – шумный, тяжелый вздох. Его сменяют громкие, жуткие рыдания. Мама отпускает мою руку и склоняется над телом Роба, кладет голову ему на грудь. Она судорожно всхлипывает, содрогаясь всем телом. Вместе с нею трясется койка и другое тело. Мертвое.

Я оглядываюсь по сторонам. Не знаю, разрешается ли здесь трогать покойников и шумно выражать свое горе. Рядом с Дебби женщина в строгом черном костюме, которая и провела нас сюда. Она стоит, расставив ноги, прочно упираясь в пол, руки сложены на груди. Увидев, что я на нее смотрю, женщина… нет, не улыбается. На ее лице сочувствие, она словно говорит мне: все в порядке.

Дебби устремляется к маме.

Кладет руку на мамину спину и тоже наклоняется. Теперь они плачут в два голоса. Небольшая комната заполняется их всхлипываниями. Нельзя же так. Это ведь еще не похороны. Они неуправляемы. Их состояние меня пугает. Где-то мне даже стыдно за них. Я отчаянно хочу, чтобы они прекратили плакать. И вдруг до меня доходит: это же мне стыдно. Им-то чего краснеть? А у меня есть все основания.