Стивен Кинг - Мареновая роза

Анна выдвинула ящик письменного стола, порылась в нем и извлекла на свет толстую книгу в мягкой обложке. Она положила ее на край стола перед Рози. Та взяла книгу, посмотрела на нее, и на секунду ощутила потрясающей ясности вспышку памяти, яркую, как кошмарные отчетливые воспоминания тех, кто прошел через ужасы войны. В тот миг она не просто вспомнила влажность внутренней части бедер, ощущение маленьких зловещих поцелуев; она, казалось, пережила все заново. Она увидела тень Нормана, разговаривающего на кухне по телефону. Она увидела, как тени от его пальцев без устали перебирают похожий на спираль телефонный шнур. Она услышала, как он сообщает собеседнику на другом конце линии о том, что это, конечно же, срочно, что его жена беременна. Потом она увидела, как он возвращается в комнату, подбирает куски разорванной книги, которую выхватил у нее из рук перед тем, как ударить. На книге, которую показала ей Анна, она увидела ту же самую рыжеволосую девушку. В этот раз она была одета в бальное платье и ее сжимал в объятиях красивый цыган со сверкающим взглядом.

— Вот откуда начинаются все неприятности, — сказал тогда Норман. — Сколько раз говорил я тебе, что мне такое дерьмо не нравится!

— Рози? — В голосе Анны звучала явная обеспокоенность. И еще ее голос доносился издалека, как голоса, которые слышишь сквозь сон. — Рози, вам плохо?

Она с усилием оторвала взгляд от книги («Несчастная любовь», — гласило название, сделанное такими же блестящими красными буквами, а ниже утверждалось, что это «самый потрясающий роман Пола Шелдона») и выдавила жалкое подобие улыбки.

— Все нормально, не волнуйтесь. Какой-то бестселлер?

— Душещипательные романы — одно из моих тайных пристрастий, — призналась Анна. — Лучше шоколада, потому что от них не толстеешь, а мужчины в них не чета настоящим, они не звонят в четыре часа утра и не завывают с пьяными всхлипываниями в трубку, предлагая начать все сначала. Но это дешевка, и знаете почему?

Рози покачала головой.

— Потому что в них объясняется весь мир. В них обязательно найдется причина для всего. Иногда это такие же вымышленные и искусственные истории, как в рекламных газетах, которые бесплатно раздаются в супермаркетах, иногда они полностью противоречат тому, что известно разумному человеку о поведении людей в реальном мире, но объяснения всегда при них. В «Несчастной любви» Анна Стивенсон, заправляющая «Дочерями и сестрами», обязательно окажется пострадавшей в молодости… или ее мать будет пострадавшей. Но я таковой себя не считаю, да и маму, насколько помню, никто никогда не обижал. Муж иногда игнорировал меня — к вашему сведению, я разведена уже двадцать лет, если Пэм или Герт еще не успели сообщить вам, — но он никогда и пальцем меня не тронул. В реальной жизни, Рози, люди подчас совершают поступки, как хорошие, так и плохие, просто потому что. Вы понимаете, о чем я говорю?

Рози медленно кивнула головой. Вспоминала все те дни, когда Норман бил ее, издевался, доводил до слез… а потом, ни с того ни с сего приносил вечером дюжину роз и вел на ужин в ресторан. Если она спрашивала, в чем дело, по какому поводу такая честь, почему ему вздумалось вытащить ее из дому, он обычно пожимал плечами и говорил: «Захотелось доставить тебе удовольствие». Другими словами, просто потому что. Мама, почему я должен отправляться спать в восемь часов даже летом, когда на дворе светло, как днем? Просто потому что. Папа, почему бабушка умерла? Просто потому что. Очевидно, Норман полагал, что эти редкие выходы в свет и подарки способны компенсировать то, что он считал, наверное, «приступами несдержанности». Он никогда не узнает (да, пожалуй, и не понял бы, скажи она ему об этом), что внезапная ласка и подарки страшили ее еще сильнее, чем его злость и вспышки ярости. Во всяком случае, она знала, как вести себя при этом.

— Мне тошно от мысли, будто все, что мы делаем, предопределено заранее чьими-то поступками или иными причинами, — прикрыв глаза, произнесла Анна. — Получается, что мы начисто лишены самостоятельности в выборе линии поведения. Кроме того, откуда тогда берутся немногочисленные святые и дьяволы, которые встречаются среди нас? А самое главное, я сердцем чувствую, что такое представление о мире ложно. Правда, в книгах авторов вроде того же Пола Шелдона оно оправданно. Оно дает утешение. Позволяет поверить, пусть даже ненадолго, что Бог — существо разумное, и с теми героями книги, которые нам так нравятся, не случится ничего плохого. Вы не могли бы вернуть мне книгу? Я собираюсь закончить ее сегодня ночью. Буду читать и запивать горячим чаем. Галлонами чая.

Рози улыбнулась, и Анна улыбнулась в ответ.

— Надеюсь, вы появитесь на пикнике, Рози? Мы намерены устроить его в Эттингер-Пиерс. Лишние руки нам никогда не помешают.

— Я обязательно приду, — заверила ее Рози. — Конечно, если мистер Леффертс не решит, что я недостаточно хорошо поработала за неделю и не заставит меня трудиться и в субботу.

— Сомневаюсь.

Анна встала из-за стола и, обойдя его, приблизилась к Рози; Рози тоже поднялась. И только сейчас, когда разговор практически закончился, ей пришел на ум самый элементарный вопрос:

— Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?

— Хоть завтра, если захотите.

Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво посмотрела на слова, написанные углем на обратной стороне полотна, затем повернула ее к себе.

— Вы сказали, она странная, — сказала Рози. — Почему?

Анна ногтем постучала по стеклу.

— Потому что женщина располагается в самом центре, однако изображена спиной к зрителю. Мне такой подход к рисунку, который во всех остальных отношениях выполнен в традиционной манере, представляется весьма оригинальным. — Она бросила искоса взгляд на Рози, а когда заговорила снова, в речи слышалась некоторая неловкость, словно она извинялась. — И здание у подножия холма не вписывается в перспективу, если вы заметили.

— Я знаю. Человек, который продал мне картину, сказал об этом. Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как он утверждает, потеряются какие-то детали.

— Наверное, он прав. — Взгляд Анны задержался на картине еще на несколько секунд. — Все-таки в ней что-то есть, правда? Что-то от штиля.

— Простите? Я не совсем поняла, что вы имеете в виду. Анна рассмеялась.

— Я и сама не понимаю… как бы там ни было, в ней есть нечто, заставляющее меня вспоминать романтические новеллы. Сильные мужчины, страстные женщины, гормональные вихри. Штиль — единственное слово, которое приходит мне в голову, ничего лучшего для описания своих чувств я подобрать не могу. Что-то вроде затишья перед штормом. Может, потому что небо такое? — Она опять повернула картину и посмотрела на надпись углем. — Не это ли в первую очередь привлекло ваше внимание? Ваше собственное имя?